Пеллэм спросил:

— Что вы обнаружили в мэрии?

— Насчет тоннеля? — Бейли пожал плечами. — Ничего. Нет никаких письменных свидетельств о полосе отчуждения, о праве строительства под домом, в котором жила Этти.

— Значит, Маккенна…

— Джон, все кончено.

С противоположной стороны улицы донесся пронзительный гудок. Пеллэму захотелось узнать, что это означает. Рабочие не обратили на сигнал никакого внимания. На строительной площадке их еще оставалось несколько сотен. Даже несмотря на такой поздний час.

— Пусть Этти отсидит свой срок, — продолжал Бейли. — Ей ничто не будет угрожать. Тюрьма среднего режима безопасности. Протекционная изоляция.

Этот витиеватый термин означал: заключение в одиночной камере. По крайней мере, так обстояли дела в тюрьме «Сан-Квентин», находящейся в ведомстве исправительных учреждений штата Калифорния. Одиночка… самое страшное, что только может быть в тюрьме. В одиночестве у заключенного умирает душа, хотя тело его и остается здоровым.

— Этти выйдет из тюрьмы, — закончил адвокат, — и все останется позади.

— Да? — спросил Пеллэм. — Этти сейчас уже семьдесят два. Когда ей можно будет рассчитывать на условно-досрочное освобождение?

— Лет через восемь. Возможно.

— Господи!

— Пеллэм, — грустно произнес адвокат, — почему бы вам не отдохнуть немного? Взять отпуск?

Что ж, определенно, теперь ему остается только это — причем неважно, хочет он того или нет. «К западу от Восьмой авеню» уже никогда не будет закончена.

— Вы уже связались с ее дочерью?

Бейли вопросительно склонил голову.

— С чьей дочерью?

— Как с чьей, с дочерью Этти… Почему вы смотрите на меня так странно? — спросил Пеллэм.

— Этти уже много лет ничего не слышала об Элизабет. Она понятия не имеет, где сейчас ее дочь.

— Да нет же, Этти несколько дней назад разговаривала с Элизабет по телефону. Та в Майами.

— Пеллэм… — Бейли медленно потер ладони. — Когда в конце восьмидесятых умерла мать Этти, Элизабет прихватила драгоценности старухи и все сбережения Этти и скрылась. Сбежала с каким-то типом из Бруклина. Они действительно направлялись в Майами, но никому не известно, где Элизабет в конце концов обосновалась. И с тех самых пор Этти ничего не знает о ее судьбе.

— Этти сказала мне…

— Что Элизабет владеет небольшой гостиницей на курорте? Или что она заведует сетью ресторанов?

Пеллэм уставился на рабочих в касках, которые тащили на спине стеновые панели. Тонкие листы изгибались вверх и вниз, подобно крыльям. Наконец Пеллэм сказал:

— Этти сказала, что ее дочь занимается недвижимостью.

— О, это она тоже любит говорить.

— Она сказала неправду?

— Я думал, вы знаете. Вот почему меня так встревожил мотив — деньги за страховку. В прошлом году Этти обратилась ко мне с просьбой помочь нанять частного детектива, который занялся бы розысками Элизабет. Она полагала, что ее дочь находится где-то в Соединенных Штатах, но где именно — неизвестно. Я сказал, что такая работа будет стоить тысяч пятнадцать долларов, а может быть, и больше. Этти ответила, что деньги она обязательно раздобудет. Она была полна решимости во что бы то ни стало разыскать свою дочь.

— Так значит, Элизабет не оплачивает ваши услуги?

— Мои услуги? — мягко рассмеялся Бейли. — За свою работу я ничего не беру с Этти. Ни цента.

Пеллэм потер глаза. Вспоминая тот день, когда впервые встретился с Бейли. В баре, в «филиале».

«Вы действительно хотите впутаться в эту историю?»

Тогда Пеллэм подумал, что адвокат просто предостерегает его о том, насколько опасно в Адской кухне. Но, судя по всему, Бейли имел в виду не только это: он знал Этти значительно лучше, чем полагал Пеллэм.

Пеллэм медленно подошел к пустырю, на котором еще недавно стоял дом Этти. Земля была практически выровнена. У тротуара остановился видавший виды грузовичок, и из него вышли двое. Подойдя к небольшой куче мусора, они вытащили из нее обломок скульптуры из известняка: львиную голову. Смахнув с нее пыль, вдвоем оттащили в грузовичок. Вероятно, львиная голова отправится в антикварный магазин в одном из богатых районов города, где ее выставят на продажу за тысячу долларов. Мужчины снова вернулись на пустырь, не нашли больше ничего заслуживающего внимания и уехали.

Бейли окликнул:

— Пеллэм, забудьте обо всем. Возвращайтесь домой. Забудьте обо всем.

* * *

В настоящий момент линия метро «Восьмая авеню» не обслуживает пассажиров вследствие операции, осуществляемой полицией.

Приносим извинения за доставленные неудобства.

Пассажирам предлагается воспользоваться наземными…

У Джона Пеллэма мелькнула было мысль подождать, но, подобно большинству пассажиров, пользующихся услугами системы скоростного транспорта Большого Нью-Йорка, он знал, что существенным фактором, определяющим скорость передвижения, является судьба; поэтому в конце концов Пеллэм решил пройти пешком до перекрестка, где можно будет сесть в автобус до Ист-Вилледжа.

Покинув грязный вагон метро, Пеллэм поднялся по лестнице на улицу.

К западу от Восьмой авеню магазины уже не работали, и витрины скрылись за металлическими жалюзи.

Давно уже сгустились вечерние сумерки, но небо озарялось ложным рассветом — отсветом огней города, отражающихся от реки. Этот пестрый занавес продержится до самого утра.

— Привет, милок, как насчет того, чтобы приятно провести время вдвоем?

К западу от Восьмой авеню детей уже уложили спать. Отцы семейств поглощали горячий ужин, сидя в старых, потертых креслах, все еще не отошедшие от тяжелого трудового дня в посыльной службе, на складах или в ресторанах. Или же у них из головы еще не выветрился хмель от долгих часов пребывания в барах и пивных, где они проводили день в бесконечных разговорах, спорах, смеясь и недоумевая, как им удалось прожить целую жизнь, так и не познав любви и счастья. Кто-то снова возвращался в бары после угрюмого ужина с молчаливой женой и шумными детьми.

В крохотных квартирках женщины мыли пластиковую посуду, усмиряли детей и сокрушались по поводу очередного роста цен на продукты, при этом болезненно завидуя физической форме, одежде и проблемам тех, кого показывали по телевизору.

В такую жаркую ночь в каменных мешках невыносимо душно, но дома здесь старые, и электропроводка не способна выдержать кондиционеры. Большинство квартир было наполнено гулом вентиляторов, но кое-где отсутствовало даже это.

— Я болен. Мне никак не удается найти работу. Честное слово.

К западу от Восьмой авеню у каждого крыльца сидели кучки людей. Яркие красные точки тлеющих сигарет двигались ко ртам и обратно. Свет фар проезжающих мимо машин отражался янтарем в пивных бутылках, звенящих о бетон ступеней постоянно изменяющимися тонами по мере того, как в них убывало содержимое. Голоса громкие настолько, чтобы только перекрывать шум транспорта на Вест-сайдской автостраде, по которой тысячи машин спешили покинуть город, даже в этот поздний час.