взять и переснять то, что было раньше. Значит, придется менять жанр. Мы решили снять исторический эпик и фильм-катастрофу – “Вздымающийся ад” плюс “Доктор Живаго”. Как говорил мне Джона, в третьем акте нам просто необходимо выйти за рамки. Мы два фильма стращали зрителей (как это обычно бывает в кино): вот-вот случится нечто ужасное! Теперь же оно взаправду случается. “В каждом фильме злодеи угрожают вывернуть Готэм наизнанку, развалить его изнутри, – говорил Джона. – Так давай сделаем это, устроим настоящую катастрофу”. Я не выделяю любимчиков среди своих фильмов, и все-таки мне кажется, что “Возрождение легенды” недооценили. Там мы пошли на много смелых, шокирующих решений. Это почти что моя экранизация “Повести о двух городах”».

Многие заимствования Нолана из Диккенса лежат на поверхности. В эпилоге фильма звучит знаменитый финальный монолог о самопожертвовании («Я вижу цветущий город и прекрасный народ, поднявшийся из бездны…»), ассистент злодея Даггетта (Бёрн Горман) назван в честь напыщенного юриста-карьериста Страйвера, а командир наемников Бэйна (Джош Стюарт) – в честь британского шпиона Джона Барседа. Но есть и более значительные переклички: например, мотив революционного правосудия, которое вершат самопровозглашенные народные трибуналы, покуда Бэйн сидит в сторонке, подобно мадам Дефарж, что «продолжала вязать, невозмутимая, словно сама судьба». С юных лет Диккенс не раз бывал в тюрьме, навещая арестованного за долги отца, и находил увлекательную иронию в том, что революция во имя свободы для многих людей обернулась несправедливым заключением. Кульминацией «Повести о двух городах» выступает Великая французская революция в Париже и штурм ненавистной Бастилии, который Диккенс описывает в ярких красках (пушки, мушкеты, огонь и дым, падающие тела, всполохи оружия, пламя факелов, «вопли, проклятия, выстрелы») и не раз уподобляет толпу «людскому морю», мощной волне, неукротимому пожару.

«Море вздымается» – одна из иллюстраций художника Физа[110] к роману Чарльза Диккенса «Повесть о двух городах». «Под вопли, проклятия, выстрелы, стоны возводятся баррикады, люди с безудержной отвагой рвутся вперед, грохочет пушка, что-то трещит, рушится, и яростно ревет разбушевавшееся неукротимое море…» – писал Диккенс.

Теперь Нолан знал, о чем будет фильм и как его назвать.

* * *

Еще до того, как сценарий был готов, режиссер привлек к работе художественный отдел, разместив дизайнеров и создателей миниатюр со всеми их инструментами, верстаками и чертежными столами в производственном корпусе, который теперь примыкал к его дому. Когда в 2008 году Нолан и Дэвид Гойер обсуждали, хватит ли у них сил на третий фильм про Бэтмена, финал «Темного рыцаря» показался им неразрешенным: порядок в Готэме был воздвигнут на лжи. Записывая свои идеи на карточках, авторы набросали сюжет продолжения. После событий «Темного рыцаря» прошло восемь лет, и соглашение, заключенное героями в конце фильма (Бэтмен берет на себя ответственность за преступления Харви Дента), возымело нужный эффект. Благодаря «Акту Дента» Готэм пошел на поправку. Бандиты тысячами гниют за решеткой, пока богатая элита пирует. В своих обсуждениях Нолан и Гойер вывели главную тему и образ триквела: тайное всегда становится явным. То, что давно было подавлено, выходит на поверхность. Джона предложил, чтобы злодей являлся из канализации под городом.

«Также Джона придумал подземную тюрьму, из глубины которой видно небо. Просто феноменальный образ, – вспоминает Нолан. – Я сказал ему, что злодеи должны сломать Брюса и заточить его в какое-нибудь необычное место. Что интересно, подземная тюрьма была нашим единственным возможным вариантом. Если бы Брюса заперли в здании, идея не сработала бы. Но яма, подземелье – это очень волнующий образ; герой как бы оказывается на дне колодца». Подобно «Повести о двух городах», в центре эпической истории «Возрождения легенды» находится тюрьма. В середине фильма Бэйн ссылает Бэтмена в подземелье на Ближнем Востоке: когда-то злодей там вырос, теперь же герой обречен наблюдать оттуда за тем, как жители Готэма грызут друг другу глотки в борьбе за выживание. «Не бывает истинного отчаяния без надежды»[111], – говорит Бэйн, вторя ранним теоретикам христианства, которые считали, что проклятые души из Ада смотрят на Рай, но никогда не смогут туда войти. Как это часто бывает у Нолана, злодей придумывает для своих жертв психологические муки.

Нолан в декорациях тюрьмы Бэйна, вдохновленной ступенчатым колодцем Чанд-Баори в Раджастане – перевернутым зиккуратом, по стенам которого к воде спускаются многоэтажные лестницы.

«Так же, как мы меняли жанры, мы решили изменить антагониста, – говорит Нолан. – Мы думали: итак, какими бывают злодеи? Ра’с аль Гул был злодеем в духе бондианы, интеллектуалом, который хочет навязать свою философию миру. Джокер был безумцем, серийным убийцей. Бэйн же должен быть чудовищем. Он – как Джек Пэланс в “Шейне”, как Дарт Вейдер, как полковник Курц. Настоящий боец. Когда Том впервые продемонстрировал мне свой голос для персонажа, я испугался. Этот голос сразу выводит тебя из равновесия. Мы попробовали сыграть хотя бы одну сцену с более традиционными интонациями в духе Ричарда Бёртона – такой глубокий, мерзкий, злодейский голос, – но это Бэйну совершенно не подходит. Все, кто работал над фильмом, потом начали его передразнивать. Помню, мы сводили звук, и вдруг кто-то кричит: “Прямо за вами!..”[112] Есть здесь также и колониальный аспект. Бэйн говорит так, будто английский для него не родной, иногда путает слова. Это не слишком очевидно, у него нет иностранного акцента, и все же языку Бэйна недостает точности. Ему непросто тягаться с персонажем Хита (впрочем, их вообще не стоит сравнивать), но злодей получился потрясающий. Блестящая актерская работа. И я также горжусь многими из реплик, которые мы для него написали. Какие-то из них – мои, другие придумал Джона, но они все равно крепко запали мне в память. Например, когда он говорит: “Ты думаешь, что тьма твой союзник. Но ты лишь приспособился к ней”, – это у нас получилось очень здорово».

В комиксах Бэйн предстает громилой в красочной рестлерской маске. У Нолана он – могучий, как бык, революционер в вейдеровском респираторе, который с жутким хрипом и слегка неестественной манерой речи обращается к угнетенным жителям Готэма с долгими монологами и призывает их вырвать свой город из рук богачей-эксплуататоров. «Надвигается буря, мистер Уэйн», – предупреждает Брюса воровка по имени Селина Кайл (Энн Хэтэуэй), она же Женщина-кошка. На возвращении этой героини во франшизу настаивал Джона, однако поначалу Нолан и Гойер не разделяли его энтузиазма, представляя себе более кэмповую версию персонажа в исполнении Эрты Китт. Но в итоге им удалось переосмыслить Селину как ловкую мошенницу, которая живет вне системы и большую часть фильма разыскивает компьютерную программу «Чистый лист» в надежде стереть свое