– Ну что, Ванечка, спит Кузьма Андреевич?

– Спит, – обронил Иван.

– А ты не переживай, вернется с севера Марья. Такую ни один Охотник Полярный не удержит.

– Кто такая Макошь? – спросил Иван.

– Богиня древняя, заступница женская. Много имен у нее, кто Ладой зовет, кто Ледой, кто Лебедем, а кто Одеттой. Я так думаю, Мария она просто. Да уж и спать пора, Ванечка, пойду я…

Иван застыл, поднявшись с лестничных ступенек и смотря вслед уплывающей в свою квартирку Одетте. Потом и сам побрел домой, глубоко задумавшись. Кузьма спал и улыбался во сне. Иван прилег рядом, и малыш тут же прижался к нему. Иван вздрогнул, как он столько месяцев не замечал, что они нужны ему, что они и есть смысл его жизни, его судьба и любовь.

– Ну что, не шибко еще замерзла? – раздался над Марьей незнакомый голос. Чувства возвращались, а вместе с ними леденящий холод и странное безразличие, словно всего пару минут назад живое тепло из души вынули, и вместо него мороз да лед туда впустили. «Кажется, Ваня вернулся? Скоро у Кузьмы день рождения, вот и вернулся. Какая разница – вернулся или нет? Кузьма…» – нет, ничего не пошевелилось в душе Марьи. «Куда же эта боль многомесячная подевалась? Кузенька… Сын где-то один. Нет, не один, с бабушкой Одеттой он. Кто-то еще. Не помню. Катя? Ммм… Люди какие-то в голову лезут, покою мешают! И оружия опять нет под рукою. да нет, зачем оно мне-то?» – уже с удивлением подумала Марья и приоткрыла глаза. Яркий свет от маленького вырубленного окошка, заваленного с той стороны белым снегом, заставил снова их закрыть.

А где-то далеко-далеко схватился за сердце Иван, неожиданно почувствовавший все горе и отчаянье, которые носила в себе Марья последние месяцы. «Больно как», – прошептал он и, крепче взяв Кузьму за руку, отправился с ним на прогулку. Они гуляли по парку, когда навстречу, в кружении листьев поздней осени, вышла Одетта Юрьевна. Мягко улыбнулась, приподняла вуаль шляпки-таблетки и, взяв Кузьму за ручку, заговорила с Иваном:

– Ну что, мил человек, пойдешь за женой в непростую дорогу? Или Охотнику Полярному отдашь? Марья-то непроста у тебя, птица белая, нездешняя, повезло тебе, случай особенный, да проверку, видать, не прошел ты.

– Чью? – удивился Иван.

– Того, кто всегда нас бережет и от бед укрывает.

– За Марьей пойду, помогите, Одетта Юрьевна.

– Быть по сему, – перестала улыбаться Одетта Юрьевна. – Только один в дорогу пойдешь. Дальнюю. Душа дорогу укажет. Только душа. Ей доверься. Наталья с Аннушкой уже улетели, давно, поди, на севере. Иди же, не стой.

Недоуменно Иван сделал шаг.

Холод ударил в лицо, глаза открыл. Поселок заснеженный вдали. Далее стена таежная. И нет более родного города, лишь тепло от ладошки сына в сжатом, твердом кулаке.

– Наташа, – вздохнула Аннушка, – далеко как нас занесло. Просторы какие! – Аннушка сошла со снегохода, рассматривая величественный белый ковер, бескрайний, с бушующей таежной каймой деревьев. – Красота какая.

– Красота, – согласилась Наташа, – опасная красота, зачарованный это край, не простой…

– Чья будешь? – веселые голубые глаза смотрели на Марью. Она поднялась с рукотворной кровати, оглядела фигуру молодого мужчины в охотничьих северных одеждах из кожи.

– Разница какая тебе? – холодно спросила она.

Парень приблизил к ней свое лицо, словно разглядывая неведомые письмена в ледяных глазах цвета теплой южной зелени. Неестественная холодность, ненастоящая, зачарованная. Звезды и даль всех миров Вселенной в этих глазах, тайна какая-то.

– Ты что-то хотел? – Марья отодвинула парня рукой.

– В глаза твои посмотреть хотел.

– Увидел?

– Вполне.

– Вот и все. Пора мне. Если причинила какие-то неудобства, прости.

– А куда это ты собралась? – спросил парень.

– Молод еще столько знать. В тайгу мне вернуться надо.

– Прямо так в тайгу и надо? – улыбнулся парень. – Меня Алексеем зовут.

– Очень приятно, – и Марья осмотрелась по сторонам, отыскивая свою куртку.

Алексей протянул Марье тонкую куртку.

– В твоей куртке здесь летом хорошо, а не в стужу зимнюю.

– Мне и без куртки холодно не будет, – усмехнулась Марья, – по душе мне мороз и ветра местные.

– Вот окаянная, что наделала! – в сердцах воскликнул парень.

– Кто? – ровный голос Марьи звенел.

– Моряна, девка северная. Что же ты натворила, что наказала она тебя так? Уж не дорогу ты ей перешла ли?

– Моряна. – Марья на минуту замерла. – Точно, мне нужно к Моряне, не знаешь, где найти ее?

– Да ты с ума сошла! – воскликнул Алексей. – Погибнуть хочешь, солнца не увидеть?

– Солнца? – Марья задумалась. – А зачем мне солнце?

– Заледенела ты, – вынес свой приговор Алексей, – не любит тебя никто, что ли? Так бывает, если не любит человека никто, забывается он, леденеет. Как ты.

– Любит – не любит, да не все ли равно тебе? – насмешливо Марья оглядела Алексея и натянула куртку. – Ты вроде человек взрослый, а размышляешь, как запуганный перевертыш лесной. Пойду я.

– Да никуда ты не пойдешь, ненормальная! Погибнешь там! – Алексей рванулся к Марье, вдавливая ее в деревянную стену сруба. Горячие губы отыскали холодные. Жаром, горящим костром окутало Марью. Болью отдалось каждое прикосновение теплых губ и рук.

– Да кто ты такой! – закричала Марья, пытаясь оттолкнуть сильного и большого парня.

– Охотник. Обыкновенный Полярный Охотник, – тяжело дыша, Алексей стаскивал с Марьи куртку.

– Прекрати, мне больно. Ожоги будут – совершенно серьезно, – заявила Марья.

– Я знаю, что горячо, – отозвался Алексей, – а что делать, не Моряне же тебя отдавать. Потерпи.

– Да ты совсем не в себе! – Марья задыхалась от невыносимого жара его губ.

«Где же эти спасительные снежинки? Где же кружево, украшенное сверкающим льдом? Где спасительница моя. Больно же, как больно. Пламя. Пламя съедает меня, поглощает, накрывает, топит заслоны и снежные преграды. Не хочу я ничего, не хочу! Морянаааа!!! Улететь бы отсюда, туда, где звезды падучие в одну точку сходятся! Пламя и лед несовместимые понятия, разве можно нарушать законы. Алексей! Законы! Мироздания!» – «Я помню. Ты человек, любимая, ты теплое солнце в моих ладонях. Ты горячий южный ветер, песня о дальних странах в пряных песках…» – «Отпусти меня, Охотник. Устала я, да и не человек я может» – «Любить надо. Только вспомни. Пусти меня в сердце свое, милая» – «Бред горячечный, какая любовь, боль одна, Охотник, не мучай душу мою. Не сломить тебе горы ледяные и чертоги не свои» – «Так человек я, не чародей, знать, сломаю, ты только душу не прячь!»

Опять свет сумеречный в глаза светит, метет за окошком, жарко до боли под теплой шкурой. Марья попыталась встать, но сильные руки спящего Алексея не давали и шанса на холодную, долгожданную свободу.