– Отпусти меня, Охотник, – попросила Марья.

– Нет, – не разжимая век ответил Алексей.

– Идти мне надо, пойми, Алексей.

– Понимаю, – такой же тихий ответ, – здесь будем. Сколько сможем, столько и будем. Отогреть тебя надо, любимая.

– Да что ты несешь! – возмутилась Марья. – А вдруг я жена чья-то?!

– Роза на тебе Борейская, – как-то не к слову сообщил Алексей, – мне про розу моя бабка рассказывала в детстве. И жена чья-то, возможно… была. Моя ты теперь, только моя, – и снова волна бо-лючего огня окутала Марью, не давая вдохнуть желанного морозного воздуха и ледяного забытья…

– На крыльцо деревянное холодное сел Иван, за сердце взялся, мороз в душу закрался, больно стало.

– Чай, муторно, касатик? – невысокая женщина лет сорока протянула Ивану кружку с горячим дымящимся напитком. – Выпей, полегчает. – Ваня автоматически выпил протянутый отвар. Стало легче, захотелось спать.

– Пойдешь, поспишь? – женщина кивком головы указала на входную дверь у него за спиной.

– Нет, спасибо тебе, мне дальше идти нужно, жену искать.

– Жену искать? – из-за спины раздался крепкий мужской голос. Иван обернулся. Мужчина, чуть постарше напоившей его отваром женщины.

– Иван, – представился парень.

– Слава, а это моя жена, Марфа, – кивнул Слава в сторону невысокой женщины, – так тайга дальше непроглядная, куда же искать пойдешь, в тайгу зимнюю?

– Нет там твоей жены, – заговорила Марфа, – там только враг твой.

– Это кто же? – усмехнулся устало Иван.

– Охотник Полярный, Ванечка, – ответила Марфа, – сражаться за нее он будет. Нелегко Северную Сову поймать.

Ванечка вздрогнул и поднялся на ноги.

– Тем более пойду, – упрямо сказал он, – моя жена, никаких охотников нам не надо.

– Да не тебе это решать, касатик, – улыбнулась холодно темноволосая Марфа, и льдинки сверкнули в ее глазах. – Охотник он – Макоши помощник, огонь разжечь в ледяном сердце может.

– Какой еще огонь? – переспросил Иван.

– Тот, что ты затушить сумел, да на растерзание зиме лютой отдал. Жена она тебе была. Так та решила, кто Благо и Милость нам дает. Да слово лишь – жена. Человек ты, значит любить уметь должен. Вот если бы за любимой ты шел… А жена дело наживное. Любовь здесь ищут обычно, дивную, зачарованную. Лишь за этим приходят в недоступные и холодные края.

– Пойду я, – нахмурился Иван, – спасибо вам за слова и отвар.

– Не успокоил тебя отвар мой, – покачала головой Марфа, – знать, идти тебе за ней всю жизнь…

– Постой-ка, Ваня, – позвал его Слава, – лишь ружье возьму да с тобой пойду. Не по душе мне все это… Не по душе.

– Куда ты, касатик? – казалось, Марфа удивилась, но холодные глаза ничего не выражали.

– Любовь, – повторил Слава, – понять я ее, Марфа, попытаюсь, чай не просто так весь мир из-за тебя бросил…

Они уходили все дальше и дальше, а Марфа сузившимися глазами смотрела им в спину, странным образом преображался ее наряд, тонким, белым да кружевным становился. Закружила вокруг нее позема, ласковым щенком касаясь тонких рук. И незаметно – медленно – стала подниматься Марфа над землей, над огромным заснеженным миром, зачарованным и тайным. И только снег крупными хлопьями, да ее шепот пронесся над холодным миром: «Марииияяааа!!! Идии ко мнееее!!!»

Марья вздрогнула и проснулась. Алексея в избушке не было. Знать, за добычей пошел, знать, и он ее бросил, уж не померещилось ли ей, что теплело в душе и боли не было, когда Охотник ее своими губами горячими касался да слова опасные, обманом обернувшиеся говорил? Северно как за окном, просторно, пушисто. Снега сколько, сердце остывает – радуется…

Птичкой выпорхнула Марья из маленького домика, где прожила с Алексеем много дней. На волю, на волю заспешила. Куртка легкая южная нараспашку, и как радуется морозу тело, и как устало сердце от накала. Парить, лететь хочется. Рык раздался, остановилась Марья. Волк, огромный белый, умными глазами желтыми разглядывал ее.

– Не стой, наследный княже, – вдруг само собой вырвалось у Марьи, – веди меня, куда надобно!

И волк, развернувшись, побежал в лес, время от времени останавливаясь и дожидаясь Марью.

Вернулся Алексей, дичь в угол дома бросил, темнее тучи стал, лишь глаза синие словно молнии сверкнули, из дома выходил, даже дверь не прикрыл – растащите все северные ветры, в погоню ушел Полярный Охотник, за любимой в глушь таежную.

– Опоздали мы, Аннушка, – огорчилась Наташа, кивая на замерзший и засохший цветок у Шаман-Камня. Видишь, не успели. И Марья пропала.

– Тайга, глубокая какая, – вздохнула Анна, – столько пройти и зря.

– Ну почему зря, голубоньки? – Анна и Наташа обернулись. Неужто Одетта Юрьевна?

– Да не Одетта я, – покачала головой бабушка, – сестра я ее буду. А ты, видимо, деточка, – Аннушка? Учительница Антошеньки Торина моего?

– Вы бабушка Антона? – удивилась Анна. – Дивно, за тысячи километров такие совпадения и встречи.

– Пойдемте ко мне, девоньки, – улыбнулась бабушка, – скоро сын с охоты вернется, обед вкусный ждет нас. Идемте! Меня Бабушкой Северной кличут.

– А имя?

– А зачем оно? Северная Бабушка, так и зовите…

В уютном домике Северной Бабушки было тепло, весело трещал огонь в искусно расписанной печи, пахло пекущимся хлебом да душистыми отварами. Связки трав да ярких соцветий висели под потолком у печи, расписная посуда да меховые накиды на полу, печи и резных стульях.

– Красиво как… самобытно, – прошептала Наташа, – и до дома родного недалеко.

– Садитесь, девоньки, за стол, греться будем, немного лета пустим да поговорим.

Анна и Наташа, накормленные Северной Бабушкой, обласканные теплом приветливого очага, наконец-то расслабились, впервые за прошедший месяц пути и поиска.

– Ты вот что, Аннушка, – заговорила бабушка, – ты теперь к Царь-горе, к цветку Вихрюте три ночи ходи. О горе своем женском ему рассказывай. И коли зацветет он к утру третьего дня, знать, большую любовь вы ищете в наших краях, рви его да неси в дом. Отвар сделаем, чтобы всем вам хватило по глотку.

В комнату вошли.

– Сынок, а у нас гостьи, от Одетты.

Мужчина того же возраста, что и Слава, отметила про себя Аннушка. Моложавый, красивый, статный, словно крылья у него за спиной, не ссутулится даже.

Поклоном головы поприветствовал женщин, и сел рядом за стол.

– Что ищете в наших краях? – обратился к обеим.

– А что за вещь такая у тебя в варежке? – спросил Наташу.

– У меня? – Наташа поднялась со стула и, подойдя к своим вещам, проверила варежки.