Дорога петляла между большими дюнами, поросшими ярко-зеленой травой. В какой-то момент Джерри сбавил скорость, свернул на грунтовую дорогу, и несколько минут спустя вдали показался большой мыс. Он выглядел так, словно миллиарды лет подряд волны вгрызались здесь в каждый доступный им клочок суши и оставили от горы один обглоданный остов. Высоко на скале, о которую бились пенные волны, одиноко стояли странные массивные бетонные здания, похожие на бункеры. Вокруг — ажурные вышки и высокие ржавые антенны. Издали все это выглядело заброшенным. Что-то вроде бывшей базы марсиан — будто те погостили недолго на Земле, а потом решили вернуться домой, потому что здесь им не понравилось.

— Как знать, может, они снова прилетят, — сказал Джерри, которого моя гипотеза позабавила.

Насчет марсиан я не угадал, но истинная история, которую рассказал мне Джерри, оказалась не менее интересной. В свое время здания принадлежали американской корпорации «Маркони». Именно отсюда в начале XX века были посланы первые радиосигналы через Тихий океан. В период Второй мировой войны здесь перехватывали радиопередачи из Японии. С появлением новых видов связи этот комплекс, занимающий тридцать гектаров земли, стал бесполезен, и в 1975 году его решили сдать в наем. Один молодой человек, Майкл Лернер, — тогда ему было двадцать девять — арендовал его на пятьдесят лет.

— Это вышло очень кстати. Я как раз развелся, собака моя умерла, у отца обнаружили рак, — рассказал через несколько дней Майкл.

Вместе с друзьями Майкл мало-помалу привел в порядок часть зданий и устроил там нечто среднее между исследовательским центром и пансионатом для отдыха, размышлений и покоя. Это и был Коммонвил.

Я услышал о Коммонвиле от некоторых пациентов Онкологического центра и прочитал «Choices in Healing» — книгу, написанную Майклом. Позже, уже во время «химии», я позвонил, чтобы записаться на один из их семинаров. По телефону я говорил с неким Вазом, ответственным за программу, и мне удалось быть включенным в список.

Я оказался в зачарованном месте. Нелепое здание в ассиро-вавилонском стиле, где когда-то была генераторная, а сейчас разместились офисные помещения и библиотека, пряталось в роще. Старые узловатые деревья непрестанно раскачивал океанский ветер. Чуть дальше располагались три коттеджа с подсобными помещениями, кухней, аудиториями и комнатами для приезжих.

Первое впечатление было очень приятным. Сотрудники Коммонвила будто вышли из сказки: мужчины с большими усами и добрыми глазами, женщины с лицами без косметики, коротко остриженные. Одна из них, повариха, вообще обритая, была буддисткой-монахиней и готовила исключительно вегетарианскую пищу, «веган», не только без мяса, но и без яиц и молочных продуктов.

Я наконец увидел Ваза, которого узнал по хриплому голосу. Это был высокий, поджарый афроамериканец с вихляющей походкой, лицом доброго пирата, светлой бородкой и светло-зелеными глазами, ярко выделяющимися на оливково-смуглом лице. На голове у него красовались большие серебристые наушники. Он много лет занимался йогой и написал сотни две стихотворений. Некоторые были действительно очень хороши.

— А ты откуда? — спросил я у поварихи. Лицо у нее было круглое, как луна, и трудно было определить, кто она, кореянка или североамериканская индианка.

— В этой жизни я из Огайо, — ответила она, — но в прошлых воплощениях я жила в Индии.

— Ясно. А откуда ты это знаешь?

— Сейчас я не смогу тебе этого объяснить, — сказала она и скрылась на кухне.

Еще не все прибыли на семинар, и за обедом представился случай познакомиться поближе с основателями Коммонвила. Почти у всех за плечами была история болезни, выздоровления, ожидания. У некоторых случилось повторное ухудшение. Сам Майкл, у которого от рака умерли отец и сестра, перенес тяжелую болезнь мышц, после которой он еще долго приходил в себя. У обеих руководительниц моего семинара тоже был свой драматический опыт, они тоже в свое время перенесли рак. Не в этом ли источник силы шамана, целителя, который спасает других именно потому, что сам когда-то страдал? Тому, кто перенес серьезную травму, тяжелую болезнь и сумел выжить, действительно легче помочь и другим проделать тот же путь. Рубцы на теле шамана — доказательство того, что он настоящий. Здесь тоже было так. Все мы здесь были «ранены», и поэтому нам было легко и просто говорить друг с другом.

Сотрудники принялись рассказывать истории о прежних семинарах, о дружбе, зародившейся здесь, о похоронах, на которых они побывали. Кто-то вытащил старые групповые снимки; мне показали, кто из людей на фотографии все еще жив, а кого уже нет на свете. Меня потрясла легкость, с которой все упоминали смерть.

Во второй половине дня Майкл рассказал о предстоящем нам курсе. По его словам, речь шла о «процессе, цель которого постепенно вернуть тело к активной жизни и пробудить глубоко спрятанные и забытые стороны личности». В числе используемых средств были упомянуты групповые обсуждения, массаж, медитация, «блюдо с песком», игры в образы, ряд йоговских упражнений и дыхательная гимнастика. Цель их — смягчить чувство тоски и подавленности, вызванное болезнью, предложить нам различные возможности лечения и ознакомиться с некоторыми приемами, которые потом каждый сможет использовать самостоятельно, чтобы улучшить свое состояние, как физическое, так и психическое, и, в первую очередь, чтобы спокойно и взвешенно относиться к тому, что с нами происходит.

— И не считайте, ради Бога, что вы ответственны за свою болезнь, — сказал Майкл. — Мы все плаваем в море химических продуктов, которых сто лет тому назад еще не существовало, и, безусловно, наше здоровье тесно связано со здоровьем Земли, на которой мы живем.

Эта тема была ему особенно близка, и именно в этом направлении велась основная часть исследовательской работы в Коммонвиле. Майкл очень настаивал на разнице между словами «лечение» и «исцеление». Первое понятие связано с медициной, врачами, с их практикой, их возможным успехом в борьбе с болезнью. Лечение прежде всего физический процесс, он зависит от внешних факторов. Исцеление же — это процесс, в ходе которого восстанавливается общее равновесие больного, и зависит оно в первую очередь от внутренних ресурсов, от того, что каждый противопоставит болезни. В Коммонвиле рак не «лечили», зато могли помочь с «исцелением». В этом был главный смысл работы центра.

После ужина — всегда строго вегетарианского — каждому пришлось представиться и рассказать о себе. Нас было девять человек, шесть женщин и трое мужчин, все с желтоватыми лицами, испуганными глазами и едва заметным ежиком волос, которые только-только начинали отрастать после химиотерапии. Я был единственным иностранцем, и для меня все последующее было еще одним способом взглянуть изнутри на Америку, которая уже успела навести на меня в Нью-Йорке невыносимую тоску.

Одного из участников семинара, ортопеда по специальности, чуть моложе меня, жена бросила сразу же, когда у него определили рак. Больше всего его угнетало то, что жена при уходе опустошила их дом, забрала с собой всю мебель. Миниатюрная общительная женщина тридцати пяти лет, модный дизайнер, рассказала, что ее муж, узнав о диагнозе, вскоре тоже подал на развод. Особенно она страдала из-за разлуки с сыном. Ей, измученной химиотерапией, стало не под силу ухаживать за малышом, и муж решил забрать у нее ребенка.