– Нет, я не понимаю, как это можно! – разгорячился Всеволод. – Взять и выгнать целый народ чёрт знает куда, хотите – живите, хотите – подыхайте!..

– Свинство, конечно, – ответил я, – но вообще в Крыму под конец войны было меньше людей, чем сейчас в одном Севастополе или Симферополе, на выбор, и немцы постарались больше нас. Кто их звал, таких гостей?

– Немцы немцами, а свою голову тоже надо иметь, – ответил Всеволод. – Вы-то не против того, чтобы они вернулись?

– Нет, – сказала Таня, – пусть едут на здоровье, места хватит.

– Любезно изволите согласиться.

– Ну а что нам делать, на колени встать? – серьёзно сказала Таня. – Мы же лично никого не выгоняли.

– Сын за отца не отвечает?

– И отцы не выгоняли, они ходят в море на боевых кораблях. Мы совсем упали в ваших глазах, да? Ниже ватерлинии?

– Нет, почему, – ответил Всеволод, – разные мнения имеют право на жизнь. Может, я о вас напишу заметку: интересная встреча на Невском…

– Это пожалуйста.

– А вот здесь, у Гостиного двора, – продолжал Всеволод, снова входя в роль экскурсовода, – можно купить самиздат, да-да, и независимую прессу.

– А такая есть? – спросил я.

– В основном из Прибалтики, там больше свободы. Создают кооператив при университете, выпускают газету, печатают в типографии горкома партии материалы против партии. Мы пока так не умеем…

Купили у парня студенческого вида несколько номеров «Тартуского курьера» и пошли дальше, уже не торопясь. Таня вновь поменяла плёнку.

– Чувствую, половина запаса улетит за один день…

Дошли до Фонтанки – стало быть, прогремели по трём мостам, хоть на мосты они были не слишком похожи: никакого, даже символического, горба, или я просто не заметил. На третьем, Аничковом, Таня зависла у клодтовских укротителей и не тронулась дальше, пока не сохранила для истории всех.

– А вот здесь было знаете что? – остановился Всеволод возле углового дома и веско продолжил: – «Сайгончик» тут был. «Я знаю каждую собаку под „Сайгоном“, я оборачиваюсь на свист… – произнёс он речитативом, вероятно, какую-то цитату. – Кто здесь ты, а кто здесь я, кто здесь бог, а кто свинья?..» Закрыли, демоны, а так бы выпили кофе в великом месте… Но ладно, в другое место сходим, недалеко. Угощаю.

Мы стали протестовать: сами богаты, осенью заработали на винограднике. Заработанных денег оставалось немного, но на две внеплановые чашки должно было хватить.

В кафе Всеволод пустился рассказывать о рок-клубе, о звёздах, с которыми здоровается за руку, – не знаю, сочинял или нет, но выходило увлекательно. Мы признались, что сами немного играем.

– Это интересно. Можете оставить телефон? – спросил он.

Я замялся: был бы телефон моим, тогда пожалуйста, но так…

– Ладно, запишите мой, – и Всеволод продиктовал семь цифр. – Найдёте время до отъезда – звякните…

– Постараемся, – сказала Таня.

В метро я взял Таню за руку, ощутил ответное пожатие. «Всё-таки притомилась», – сказала она, и до конечной станции мы ехали молча. Вышли в потёмках: странное состояние, вроде бы день, но немного и ночь. Летом бывает наоборот, – говорил я ещё в Солнечном, а сейчас подумал: хорошо бы это лето опоздало, заблудилось где-нибудь… Или нет, не надо опаздывать, пусть лучше следующий за ним год летит как пуля.

– Знаешь, что я вспомнила? – сказала Таня, когда мы сели в троллейбус. – Играю однажды в комнате, совсем маленькая, вижу календарь, часы. Какое-то число – например, пятое декабря тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Какой-то день – скажем, воскресенье. Время – ну, половина третьего. И вот смотрю и понимаю: завтра будет полтретьего, послезавтра. Воскресенье пройдёт, но через неделю новое. И пятое число через месяц, и декабрь через год. А семьдесят восьмой год закончится – и всё! больше никогда вообще его не будет. Меня это так потрясло! Даже игру оставила, что там было, больница с куклами, скорее всего…

– С мамой не поделилась? – спросил я.

– Кажется, нет. Я бы и слов не нашла, чтобы это выразить, да и вообще детское внимание легко перескакивает. Увлеклась чем-то другим, а это открытие выплыло только сейчас откуда-то из глубины. – И, немного помолчав, добавила: – Наверное, от голода. Ужасно хочу есть, быка бы съела, да ещё твоя бабушка так замечательно готовит!..

Бабушка волновалась, отчего нас долго нет, и, наконец дождавшись, явила всё своё искусство. Мы с Таней, чистые, одетые по-домашнему, приговорили борщ, умяли котлеты с гречневой кашей и крымскими маринованными помидорами, выпили чай, закусив ещё не остывшим печеньем. Дедушка был занят: взял на дом работу, чертил у себя в комнате, это надолго, – мы поздоровались с ним и больше не беспокоили. Бабушка, накормив нас, собралась и ушла в соседний дом к Софье Николаевне.

Надо хотя бы вкратце изложить эту грустную историю. Софью Николаевну, бездетную вдову, полгода назад разбил инсульт; к счастью, если можно так сказать, это случилось во дворе, прохожие успели вызвать скорую. Пролежав несколько месяцев в больнице, Николаевна вернулась домой совсем беспомощная. К ней ходили сиделки, медсестра и каждый день навещали подруги, разговаривали, помогали восстановиться. В последнее время она уже садилась, отвечала на вопросы и немного рисовала левой рукой.

– Хорошо, что ей лучше, – сказала Таня. – Саш, зайди, пожалуйста, ко мне в комнату. Минут через десять…

– Вот и показалась.

Таня крутанулась на цыпочках, её платье мелькнуло перед глазами. То самое, что я видел вчера, – очень летнее, асимметричное, с подчёркнутой талией, глубоким вырезом на спине. Её горячую кожу я ощутил ладонями, когда мы шагнули друг к другу так близко, как ещё не были, и пальцами, губами, всем телом понял раньше, чем головой, что продолжение неизбежно. Избегать его я не думал, но повод для страха имел. Однажды декабрьским вечером, прохладным и на удивление звёздным, мы, как всегда, заплутали в парке, моя рука забралась Тане под свитер, нашла её грудь без любых, даже самых тонких препятствий, и едва ли не через мгновение я вскипел и перелился через край. Не знаю, заметила ли Таня. Очень надеялся, что нет. После того случая я тренировался, крутил его в памяти, стараясь в точности пережить и продержаться как можно дольше, и добился некоторых успехов, но насколько острее всё оказалось наяву!.. И насколько проще было целоваться, зная, что через десять минут разойдёмся по домам.

Явно предвидя опасность, Таня выскользнула и повернулась спиной:

– Сделай, что ты хочешь.

Отвёл в сторону её волосы, поцеловал затылок, попробовал обнажить хотя бы плечи… Чёрт его знает… держится не пойми на чём.

– Не торопись, Сашенька, – прошептала Таня, – никуда не убегу.