– Я спрашиваю, что случилось? – повысив голос, воскликнула она.

– Он бросил меня… бросил! – вскричала мисс Хокинг. – Я услышала об этом на вечеринке.

И ее большие глаза вновь наполнились слезами.

– Что вы имеете в виду? – едко спросила Люси. Она была возмущена поведением компаньонки. Люси знала про ее смехотворную одержимость, но здесь было что-то другое, и она была вынуждена повторить: – Объясните, в чем дело.

– Все кончено! Он меня бросил. Обручился с другой женщиной – сегодня об этом объявили, – рыдала Пинки. – Он бросил меня после всех этих лет, после всего, что я для него сделала, после того, как я его любила, после того, как он на меня смотрел.

И она вновь забилась в истерике, отчаянно колотя пятками по ковру. Это было непостижимо! Невозможно до ужаса. Но это было так. Несчастная женщина безумно сокрушалась из-за потери того, что никогда ей не принадлежало.

– Успокойтесь! – другим голосом произнесла Люси. – Дайте я помогу вам лечь.

– Как я могу успокоиться? – взвизгнула Пинки. – Я его любила, да, любила, и он любил меня. Я это знаю. Не сомневаюсь в этом. Мы доверяли друг другу. Я его ждала. Я… я была…

Огромное здание ее самообмана – эта чудовищная иллюзия – обвалилось под единственным неожиданным ударом. Пошатнулась главная опора ее жизни, и, похоже, Пинки пошатнулась вместе с ней.

Она вновь застонала, и в ее глазах появился безумный блеск.

– Я любила его! Любила! – вновь прокричала она. – Мы были женаты перед лицом Бога!

Люси встревожилась.

– Перестаньте плакать, – уговаривала она, похлопывая Пинки по плечу и в то же время пытаясь прикрыть ее наготу.

– Вы мне верите, правда? – рыдала мисс Хокинг, хватая протянутую руку Люси и неистово прижимая ее к своей мокрой щеке. – Добрая, добрая Люси!

– Да… да… – торопливо бормотала та. – Вставайте, вам надо лечь в постель.

Кое-как Люси уговорила женщину подняться, быстро расшнуровала на ней корсет и принялась раздевать ее.

Пинки перестала рыдать и, не шевелясь, стояла в длинных кружевных панталонах. Было что-то трагическое в ее фигуре и растрепанных волосах, но лицо, застывшее и уже высохшее от слез, не выражало ничего, кроме курьезного замешательства.

– Что станется со мной? – вдруг вымолвила она. – Теперь?

– Тише, – решительно сказала Люси.

Наконец она освободила Пинки от корсета, оставившего на теле розоватые отметины, накинула на нее ночную рубашку и помогла забраться в огромную кровать под балдахином.

– Не желаете чашку чая? – спросила Люси.

Она свято верила в эффективность этого напитка в качестве тонизирующего средства.

Мисс Хокинг кивнула с тем же отсутствующим видом. Люси вышла, приготовила чай и принесла в спальню полную чашку – большую утреннюю чашку, которую мисс Хокинг всегда выпивала за завтраком.

– Вот! Возьмите же, – приказала Люси.

Пинки послушно протянула руку – крупную руку с красивым маникюром – и взяла чашку, но та выскользнула из ее пальцев и упала на пол. Она не разбилась, но чай, конечно, вылился на ковер дымящейся лужицей.

– Посмотрите, что вы наделали! – вскричала Люси. Бессмысленность происходящего выводила ее из себя. Нагнувшись, чтобы поднять чашку и блюдце, она объявила: – Теперь обойдетесь без чая.

– Прошу прощения, – смиренно проговорила мисс Хокинг. – Я задумалась. О моей любви к Малкольму. Ведь она такая возвышенная!

Люси выпрямилась с горящим лицом, уставившись на жалкое существо, лежащее в постели. У нее не было сочувствия к Пинки, лишь жгучее раздражение. С досадой думала она о том, как ей хочется, по ее выражению, «вбить в голову Пинки хоть немного здравого смысла». Люси горячо ругала себя за то, что так долго терпела всю эту глупость. К тому же у нее есть свои проблемы – в глубине души она сравнивала банальность этой идиотской напасти, этих совершенно бессмысленных переживаний с серьезностью собственного положения, в котором она столь неожиданно оказалась в тот день.

Но все же она спросила:

– Хотите принять снотворное?

– Да, хочу, – совсем как ребенок, пробормотала Пинки.

Когда Люси твердой рукой поднесла ложку к губам компаньонки, та с прежним беспомощным выражением лица выпила микстуру, а потом накрыла руку Люси своей. Бурное отчаяние несчастной женщины сменилось отрешенностью.

Люси продолжала хмуро смотреть на нее.

– Доброй ночи, – наконец сказала она.

– Доброй ночи, – тихо отозвалась мисс Хокинг.

Люси выключила газ и бесшумно покинула комнату. Поначалу она была глубоко встревожена, но теперь почти успокоилась. Пока она, опрятная и подтянутая, шагала по коридору, в голове у нее крутилась поговорка: «Пришла беда, отворяй ворота». Она стала размышлять о себе, и вновь на ум ей пришли эти слова. Немало лет ее жизнь протекала ровно. Она притерпелась к мисс Хокинг, чувствуя себя в относительной безопасности. И вот теперь, за один день, произошла эта двойная катастрофа!

Но все-таки она не сильно волновалась из-за своей компаньонки.

«Утром ей станет лучше», – ложась в постель, довольно сурово сказала она себе.

Но наутро Пинки не стало лучше. После завтрака Люси, уже одетая перед выходом, заглянула в спальню мисс Хокинг – та никогда не вставала раньше девяти, – чтобы попрощаться.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила Люси.

– Хорошо, – вяло откликнулась мисс Хокинг. – Понимаете… я вот думала…

Они странно контрастировали друг с другом, эти две женщины. Одна стояла, выпрямившись, аккуратная, уверенная в себе, постукивая сложенным зонтом по сверкающей туфле. Другая праздно лежала в неглиже, с рассыпанными по кружевной подушке волосами и затуманенными от горя большими прекрасными глазами.

– Да, – пребывая в прежнем оцепенении, продолжала она доказывать свою правоту, – полагаю, из-за того, что я не играю на церковном органе… ну, вы знаете. Если бы я умела играть на органе, Малкольм вернул бы меня. – Она помолчала. – Мне надо сегодня поучиться.

Люси беспокойно нахмурилась под плотной вуалью. Как отличалось это от обычного пылкого прощания Пинки: «Пока, пока, дорогая моя Люси. До скорого свидания!»

– Вы неважно спали? – спросила она.

– Я спала, – объявила мисс Хокинг, – а сегодня буду учиться играть. Скоро пойду в церковь. – Она вздохнула. – Все… я все делаю для него. Малкольм! Мой муж перед лицом Бога.

– Сейчас же перестаньте, – отрезала Люси, словно усилием воли могла внушить этой взбалмошной особе толику разума. – Вы же знаете, этот разговор мне не интересен.

– Знаю, что не интересен, Люси, – уныло повторила Пинки. – Но вы не понимаете. Меня-то это очень интересует. Мне необходимо подумать о нем. Ничего не могу с собой поделать.