Штабными жителями эта новость была принята с восторгом. Они тут же сварганили приказ по группировке и акт передачи дел. Согласовывать этот вопрос с Москвой не стал. Надеюсь, они там меня поймут. Константинов великодушно предлагал мне должность своего заместителя. Но я отказался. Не нагулялся еще. Шило в одном месте играло. В качестве отступного я оставил Михаилу Петровичу связные самолеты, комендантскую роту, Особый отдел, часть роты связи, радиоузел и шифрокнигу. После подписания всех необходимых документов, забрав своих бойцов (не связанных с передачей дел), убыл на фронт в Старые Дороги. Еще днем туда ушла наша тыловая колонна и часть комендантской роты. А после взятия Уречья – танковая рота, штурмовой батальон и «панцерная» пехота. Наша штабная колонна представляла собой довольно интересное зрелище. Два десятка тяжелых грузовиков с прицепами, десяток гусеничных транспортеров, набитых личным составом, три штабных автобуса, радиостанция и взвод связи, шесть самоходных зенитных установок, смонтированных на шасси «Т-26», противотанковый дивизион, разведрота на бронетранспортерах, два десятка мотоциклистов, несколько легковых автомобилей, шесть бензовозов, несколько мастерских составляли ее.

Ночью с 22 на 23 июля наша авиация наносила бомбовые удары по Осиповичам и Бобруйску. На обратном пути бомбардировщики делали посадку на аэродромах Н. Гутков и Слуцк, эвакуируя оттуда раненых. Дальнейший их путь лежал в Шаталово и Гомель.

Наш путь лежал как раз мимо аэродрома, и я решил туда заехать, посмотреть, что к чему. Как раз перед нашим приездом оттуда взлетело несколько «ТБ-3». С трассы было видно, как эти гиганты, натужно гудя моторами, медленно поднимались в небо. Мы попали во время паузы. Самолетов, кроме двух дежурных «Чаек», не было. Меня встречали комендант, назначенный из «моих» пограничников, и эрпэшник из числа раненых летчиков, освобожденных из лагеря военнопленных. Радиосвязь аэродром поддерживал с Шаталово, Гомелем и аэродромом в Слуцке. Его охрану несли взвод пограничников и стрелковая рота. Все они были из числа бывших военнопленных. Претензий к организации охраны у меня не было. ПВО осуществляли четыре расчета 20-мм трофейных орудий, еще пять орудий были повреждены в ходе боя за аэродром, и над ними колдовали механики. Колдовали они, несмотря на позднее время, и над авиационной свалкой, пытаясь найти запчасти и восстановить еще несколько самолетов.

На аэродроме я встретился с Могилевичем. Он еще прошлой ночью на «Шторьхе» прилетел из-под Каменца. Но вырваться с аэродрома без пропуска и разрешения комендатуры не смог. Телефонную связь со Слуцком наладили только вечером. Поэтому информация о прибытии Могилевича до меня не дошла. Комендант молодец. Все сделал правильно. Еще в Слуцке при инструктаже я просил обратить особое внимание на режим безопасности. Сержант меня не подвел, ввел на аэродроме «драконовские» меры. Покинуть или попасть на аэродром без решения коменданта никто не мог. Поговорить с Могилевичем нам удалось только по пути в Старые Дороги. Я просто физически не мог уделить ему того времени, что он заслужил. А поговорить нужно было обязательно. Были у меня на него планы…

Раненые, подготовленные к эвакуации, размещались в палатках на краю аэродрома и в местечке Рыжице. Места эвакуированных тут же занимали раненые, доставленные из Слуцка и Старых Дорог. За ночь на самолетах 1-го тяжелого бомбардировочного полка было вывезено почти полтысячи раненых. Наша авиагруппа на «Ю-52» вывезла еще двести пятьдесят человек. До рассвета она должна была успеть сделать еще один рейс до Гомеля. Из-за линии фронта они доставили продовольствие и боеприпасы. Раненые из моего отряда отправлялись в тыл в первую очередь. Парни это заслужили. Галя с Петровичем это своевременно отслеживали, обеспечивая ребят необходимыми документами, вещами, денежным довольствием.

Петрович, пользуясь «правом первой ночи», сразу наложил свои загребущие лапы на склады и утащил из них все самое ценное. Но не жадничал, обеспечивал всех по первому классу. У каждого бойца были новая плащ-накидка, несколько комплектов обмундирования, маскхалат, хорошие сапоги и иное имущество. В Слуцке он наконец реализовал свою давнюю мечту. Свистнув мой рюкзак (пошитый в Бресте) в качестве образца, договорился с местными портными и к нашему выходу успел изготовить почти четыре сотни таких же для личного состава. Снабдил он нас и новыми маскхалатами, разгрузками, чехлами и запасными частями к глушителям. Если с глушителями все было понятно, резина и даже каучук были на заводе и МТС, то вот как он справился с остальным, для меня сначала было загадкой. Но потом старшина признался. В городе, в котором две трети населения составляла еврейская диаспора, найти портных не составило труда. Практически в каждом доме была швейная машинка и умелые женские руки. Дальнейшее было делом техники. Переговорив с одним из освобожденных в гетто, он через него сорганизовал народ и разместил заказы. На производство пошли запасы трофейного имущества. В итоге практически каждый боец получил себе тактический рюкзак большой емкости и новый маскхалат. Рассчитывался Петрович с народом немецкими марками, запас которых у нас был огромным.

С Бреста все трофеи собирались у Горохова. До каждого бойца было доведено мое требование: обязательно собирать на поле боя оружие, боеприпасы, документы, награды, часы и иные ценности, в том числе и деньги. Сначала в отношении ценностей требование не выполнялось. Некоторые считали это мародерством и т. д. и т. п. Пришлось собирать народ и объяснять, почему я это требую. Во-первых, мертвым они уже были не нужны, а вот нам вполне могли пригодиться. Хотя бы покупать продовольствие у местного населения. Во-вторых, пришлось объяснять, что для ведения войны стране нужны деньги для расчета за поставки. Немцы, захватив наши дензнаки, могли использовать их в своих целях – снабжать свою агентуру в нашем тылу. Немецкие марки вполне пригодятся нашим разведчикам. После моих разъяснений бойцы старались выполнять данное требование. Все ценности складировались в одном из грузовиков Петровича. Для учета финансов он нашел специалиста – бывшего студента финансового техникума. Чего только бойцы не находили в немецких ранцах – пачки советских денег, столовое серебро и ювелирные украшения. Довольно быстро у нас набралась достаточно большая сумма в наших и немецких деньгах, драгметалле. После захвата аэродрома в Пружанах на первом же самолете за линии фронта нами с Акимовым было отправлено полтора миллиона советских рублей и около трехсот тысяч рейхсмарок. Аналогичный подарок был направлен и после Березовки. При разгроме немецких трофейщиков среди вещей было найдено несколько мешков с советскими дензнаками на сумму более чем три с половиной миллиона рублей. Вот они и полетели в Москву. После этого изъятием ценностей мы стали заниматься более организованно. В составе отрядов, направленных в Ганцевичи, Ляховичи, Клецк и Копылье, действовали группы пограничников, изымавших в отделениях Госбанка оставленных нашими, денежные средства. В Слуцке в отделении Госбанка нами была захвачена очень крупная сумма советских денег и драгоценностей, да и немцы нам оставили немаленькое наследство. Вот Петрович из немецких запасов и рассчитался с народом. Остатки денег и драгоценности должны были снова отправиться за линию фронта. О чем я и предупредил коменданта аэродрома. Под его ответственность оставлялись ценности и несколько раненых бойцов батальона для сопровождения груза. Оставлял я и пакеты для Паршина и Москвы.