– Взять так просто Деяна мы не сможем. Он скажет, что ни при чем, жена Вакулы, так она людей Шишкоеда видела, – рассудительно сказал Воислав. – Суд поединком, так, может, боярин и вправду тут ни при чем. Сам же говорил, должок у вас к Шишкоеду. А меня почему позвал, так все знают, что Вакула мой друг, может, выкуп потребовать хочет. Но ты прав, Даниил, что-то тут нечисто. – Варяг потер гладко выбритый подборок. – А все-таки ехать мне надо. Но не на гору, далеко она отсюда?

– В полупоприще на полдень, – ответил слуга Колтун.

– А поеду я к посаднику.

– Стоит тебе вообще ехать? – тихо сказала Радмила.

Последовал яркий обмен взглядами, после которого жена батьки грустно сказала:

– Я велю лучшие сани запрячь, Колтун, за мной.

А Воислав сказал вслух то, о чем вел беззвучный спор с женой:

– Вакула мой друг, я не могу его просто взять и бросить. Даниил, ты едешь со мной. Шибрида, ты за старшего, проследи, чтобы вал ледяной как следует налили. Радмила, постой, без тебя управятся, пойдем со мной.

Воислав увел жену в дом, а Молодцова толкнул в плечо Скорохват.

– Пойдем, железом помашем.

– Время ли.

– С мечом упражняться всегда время есть.

Данила спорить не стал, вытащил клинок, разогрел руку. В каждый удар он вкладывал свою злость и боль. Как же так? Опять зло пришло к людям, которые ему добро сделали, из-за него, из-за его долбаного происхождения. То, что дело тут нечисто, Молодцов не сомневался и был уверен, что отчасти сам стал этому причиной. Об этом он размышлял, пока не получил удар мечом по голове. Плашмя, конечно. Данила пошатнулся, его поддержал Скорохват, вздернул голову за подбородок.

– Даниил, успокойся, – проникновенно сказал он.

И Молодцов взял себя в руки. Теперь каждый удар был не выплеск злости, а выверенное движение, чтобы поразить врага.

Так друзья упражнялись, пока на крыльце не появился Воислав.

– Готов, Даниил?

Тот кивнул.

– Идем.

* * *

– Ну и что ты от меня хочешь? – задал вопрос посадник, выслушав всю историю Воислава.

– Правды!

– Правды, – протянул княжий человек, отпил еще вина из кубка.

Они сидели в кремле Бродова, на последнем этаже терема. Посадник развалился в кресле, чисто князь, и прикинут по высшему разряду: бархат, атлас, золотая гривна на шее, перстни на пальцах.

– А что рядом с городом кузницу разорили, самого кузнеца ограбили, в рабство увели, это нормально? – не выдержал Данила.

Чем заслужил укоризненный взгляд Воислава, но сам посадник не рассердился.

– Так за городом. Я Вакуле не раз предлагал в город перебираться, он отказывался. А что кузнецы колдуны да со всякими кромешными силами якшаются, об этом всем известно. И сам посуди, Воислав, ну что мне делать? Гридней в лес послать? Так тати на честный бой не выйдут, будут прятаться в лесах, да еще ловушки у них всякие имеются. Вот представь, наступит гридень в снег, а ему штырь деревянный ногу пропорет, что ему дальше делать? Калекой-баяном по рынку ходить? Целый гридень ногу потеряет из-за какого-то кузнеца и шайки разбойников!

– Эта шайка людей в округе убивает который год.

– Да знаю я… руки у меня не доходят, вот как снег сойдет, возьмусь за них.

Ага, а до вина руки доходят, и до девок, даже Данилу зацепила барышня, что вино им приносила.

– А с Деяном как быть?

– Если твой батька захочет, он может в любой момент его на поединок вызвать. Только его в городе сейчас нет, насколько я знаю, – беззаботно сказал посадник и отпил еще вина.

Данила красноречиво посмотрел на Воислава: «И кто был прав?»

– И все-таки с Шишкоедом надо что-то делать. Добра они награбили немало, ты думаешь, это понравится городским? – твердо сказал Воислав.

– Ну сейчас что ты от меня хочешь? Дать тебе лаек, чтобы в лесу побегать, я могу.

В дверь постучали.

– Батька, – обратился гридень к посаднику, – тут к тебе Гаврош, боярский сын.

– Занят я.

– Он говорит, как раз по твоему делу он и пришел. Еще говорит, ему Воислав с обережниками нужен.

– Вот оно что?! Тогда зови.

Данила не успел удивиться, как в комнату вошел Гаврош, в небедной одежде, рука у него висела на перевязи. Он еле заметно кивнул обережникам, встал перед посадником.

– Ну говори, с чем пришел? – сказал тот.

– С бедой, батька. Сварожьи дети и мой дядька Деян заговор замыслили. Они хотят убить Воислава, а потом Вече собрать, чтобы старшина в городе только из сваргов был. Для этого они и татей Шишкоеда наняли, кузнеца Вакулу в полон взять.

– Что я говорил! – воскликнул Молодцов.

– Не шуми, – очень тихо сказал Воислав, и Данила сразу притворился тенью. – Где они сейчас, гридень, ты знаешь?

– Где-то на сварожьем капище, на полдень за туровой рощей.

– Не так далеко от Копытной горы, – потерев подбородок, сказал Воислав. – Показать сможешь?

– Нет, они сами уехали, меня оставили из-за руки. – Гаврош все время говорил тихо, почти бубнил себе под нос, на присутствующих в комнате старался не смотреть, будто натворил что-то постыдное.

– Погоди, Воислав, – остановил посадник, – то, что ты сейчас говоришь, ты на суде подтвердишь?

Гаврош помолчал немного, а потом отрицательно мотнул головой. Даниле пришлось рот руками закрыть, чтобы не сказать все, что он думает об этом… парне.

– А зачем ты тогда сюда пришел? – озвучил его мысли Воислав.

– Потому что дядька мой поступает не по Правде, и я его хочу уберечь от этого.

– А людей мирных убивать и в полон угонять – это по Правде?

– Пока еще никого не убили, и дядя мой не хотел этого. Его и жреца ведьма на все подбила.

– Какая ведьма?

– Не знаю, как ее зовут, в городе ее кличут «одноглазой», она вон и к посаднику заходила, должен он ее знать. Ведьме зачем-то твой человек нужен, вот он. – Гаврош показал на Данилу.

– Ничего себе, – сказал Молодцов.

– Думаешь, ты с той ведьмой встречался? – спросил батька.

– И не раз, только у нее вроде на месте оба глаза были.

– Гаврош, а как же она меня убить хочет?

– Не знаю, что-то задумала она хитрое, я не слышал.

– Что ж, от ведуньи любой пакости можно ожидать. Что теперь скажешь, княжий человек, беда стучится в ворота.

Посадник молчал, по виду ему ничего не хотелось делать, но надо, а ну как до бунта дело дойдет, тогда и теплое место уйдет из-под ног, а то и голова. Владимир беспорядка на своей земле не любит.