сел за стол, взял палочки и начал медленно есть уже холодную и даже немного комковатую лапшу.

Дело о злом духе в доме семьи Чэнь было завершено. На следующий день они забрали своих лошадей из конюшни на почтовой станции и направились обратно в орден по той же дороге, по которой приехали в город.

По всему городу, от чайных до продуктовых закусочных, все только и говорили о том, что случилось с семьей Чэнь. Для такого провинциального городишки подобный скандал был достаточно значимым событием, чтобы быстро стать притчей во языцех по крайней мере на год.

— Кто бы мог подумать, что старший сын семьи Чэнь женился на госпоже Ло за закрытыми дверями. Бедная девочка Ло!

— Если хочешь знать мое мнение, этого бы не случилось, если бы Чэни не разбогатели. Богатство их испортило. Не зря говорят, что дурные мысли, что помои в чистой воде, могут затопить весь город.

Недовольный услышанным мужчина возразил:

— Сам Чэнь Бохуань не сделал ничего плохого! Все это дело рук его отца и матери. Я надеюсь, что все потомки рода Чэнь родятся уродами без заднего прохода.

— Мертвых, конечно, жалко, но как насчет живых? Взгляните на дочь из семьи Яо. С какой стороны ни взгляни, она ни в чем не виновата, но несправедливо пострадала за чужие грехи. Эта госпожа Чэнь — старая сука с черным сердцем. Она обманула бедную девушку, и что ей теперь делать?

— Второй раз выйти замуж, конечно.

Его собеседник закатил глаза и с издевкой переспросил:

— Жениться? На ней? Ты возьмешь ее?

Деревенский мужик, над которым насмехались, осклабился и, ковыряясь в щели между зубами, ответил:

— Если моя первая жена будет не против, я, конечно, возьму ее второй женой. Почему бы и нет, госпожа Яо очень красива и богата, я бы не отказался от такой вдовушки.

— Тьфу, возжелала жаба отведать мяса лебедя!

Сидевший на лошади Мо Жань навострил уши, напряженно прислушиваясь ко всем разговорам. Если бы не ехавший рядом Чу Ваньнин, у которого между закрытыми глазами и нахмуренными бровями, казалось, было написано «чертовски шумно», Мо Жань мог бы даже присоединиться к этим сплетникам.

Так, бок о бок, стремя к стремени, они выехали из города и оказались на окраине. Ши Мэй внезапно удивленно ахнул и указал вдаль:

— Учитель, посмотрите туда!

Перед разрушенным храмом большая группа деревенских жителей в грубой одежде деловито таскали кирпичи и камни, по всей видимости намереваясь восстановить храм и статую призрачной хозяйки церемонии посмертного брака.

Ши Мэй обеспокоенно спросил:

— Учитель, прежняя Призрачная Госпожа ушла, но они создают новое пристанище для божества. Сможет ли она вновь возродиться и творить зло?

— Я не знаю.

— Может, нам попытаться отговорить их?

— Традиция посмертного брака в этом городе существует уже несколько поколений. Вряд ли есть такие слова, которыми мы могли бы их отговорить. Поехали.

И он поскакал вперед, подняв за собой клубы пыли.

Был уже вечер, когда они вернулись на Пик Сышэн.

У горных ворот Чу Ваньнин раздал своим ученикам поручения:

— Вы двое идите и доложите о результатах миссии в Зал Даньсинь. Я пойду в Зал Цинтянь.

Мо Жань не сразу понял, о чем он:

— А зачем вы туда пойдете?

На лице Ши Мэя ясно читалось беспокойство, но выражение лица Чу Ваньнина осталось все таким же нечитаемым и бесстрастным.

— Получить наказание, — ответил он.

Конечно, преступление — это преступление, совершено оно крестьянином или императором, но какой император когда-либо был брошен в тюрьму, чтобы ожидать казни за убийство человека? В мире совершенствования все было так же, как и среди простых смертных… Утверждение о том, что проступок был проступком, совершен он учеником или старейшиной — в подавляющем большинстве духовных школ было только пустыми словами. На самом деле, там, где ученик будет жестоко наказан, старейшина в лучшем случае напишет письмо с извинениями. Какой идиот на самом деле пойдет каяться и послушно получит порку или несколько десятков ударов палкой?

Вот почему, когда старейшина Цзелюй выслушал исповедь Чу Ваньнина, его лицо позеленело,

— Нет… э… старейшина Юйхэн, вы правда… вы правда ударили заказчика?

Чу Ваньнин бесстрастно ответил:

— Да.

— Вы действительно слишком…

Чу Ваньнин поднял голову и, угрюмо взглянув на замолкшего на полуслове старейшину Цзелюй, сказал:

— В соответствии с правилами наказание за это нарушение — двести ударов палкой, семь дней на коленях в зале Яньло и три месяца запрета покидать орден. У меня нет возражений, я готов принять наказание.

Старейшина Цзелюй дар речи потерял. Взглянув налево и направо, он пошевелил пальцем, затворив двери дисциплинарного суда, где теперь они остались вдвоем.

— Что это значит? — спросил Чу Ваньнин.

— Как бы это сказать... Старейшина Юйхэн, вы сами знаете, правила могут быть правилами, но на самом деле они не относятся к вам. Двери закрыты, все останется между нами. Что скажете, если мы просто позволим этому остаться здесь? Если я действительно ударю вас, глава ордена узнает и снимет с меня мою старую шкуру.

Чу Ваньнин не хотел тратить на него слова, поэтому он просто сказал:

— Я требую от других исполнения этих правил, а значит и сам должен исполнять их наравне со всеми.

Затем он опустился на колени посреди зала, лицом к табличке над дверью с надписью «дисциплина».

— Исполняйте наказание.

Автору есть что сказать:

О том как появилось название этой книги.

Я: — Хочу изменить рабочее название на «Хаски и его Учитель Самоед».

Друг: — Самоед? Разве самоед не улыбающийся ангел? Учитель похож на улыбающегося ангела? Он вообще может улыбаться?

Я: — Похоже, что твои слова имеют смысл.

Друг: — Это кот.

Так появилось название «Хаски и его Учитель Белый Кот», но каждый раз, когда я печатаю последние слова, в моей голове крутится «Начальник полиции Черный Кот»: о-эй-оу, вперед, начальник полиции Черный Кот[5] = =

[5] 黑猫警长 hēimāo jǐngzhǎng — Черный кот начальник полиции: Black Cat Detective (мультфильм).

В будущем я могу открыть антропоморфный зоотеатр~

Большой белый кот Учитель, японский шпиц (лисопес) Ши Мэй, хаски Мо Жань и маленький павлин Сюэ Мэн.

Глава 28. Сердце этого достопочтенного в некотором смятении

У новости о том, что Старейшина Юйхэн наказан за нарушение правил, словно выросли крылья. Даже не нужно было ждать следующего утра, ведь тем же вечером практически все в ордене уже знали об этом.

Двести ударов палкой, вероятно, этого было достаточно, чтобы забить обычного человека до смерти. Даже совершенствующегося подобное наказание ставило