Но все же чувство собственного достоинства вернуло ей дар речи: – Это лишь бессмысленные, пустые слова, произнесенные слабой женщиной. Мне надоели пустозвонные речи. Уже долгое время я живу, словно в тумане! Довольно! Убейте уже, хватит мучать! – не сдержалась молодая женщина, вскочив с кресла. Маддалена тоже поднялась со своего места, но ее плавные, грациозные движения никоим образом не выдавали ту бурю, что бушевала у нее в душе. Но эти глаза, налитые скрытой злобой, с непробиваемой сталью, они желали смерти, крови, бед и страданий. Лишь один этот взгляд пробивал насмерть, холод парализовал все тело, и приходило лишь одно на ум: спасения нет. Впервые за долгое время рабства у Амбруаза, Вивиана осознала, что ей пришел точный и крушительный конец. Никто не придет на помощь, никто не протянет руку со словами: я рядом.

Маддалена сделала плавный кивок головы, и этот жест сказал все без слов. Лиловоглазая красавица открыла рот в беззвучном крике, но не смогла выдавить из себя ни звука. Все внутри заледенело, словно сталь на морозе. Но глаза были сухи… Ибо сердце обливалось немыми слезами, что разъедали душу. Это было в тысячу раз больней, чем открытые рыдания. Холод, боль, одиночество… И эта высокая женщина с волчьим взглядом, эта она – воплощение смерти, что дышала в затылок несчастной жертвы.

Будто из ниоткуда стали появляться могучие мужчины в коротких туниках и со страшными татуировками на плечах: со знаком дьявола. Молодая женщина впервые за последнее время закричала, когда их грубые руки потащили ее вовнутрь зала.

Вивиана вырывалась, вопила, но ее слабые протесты были ничтожеством по сравнению с грубым натиском негодяев. Молодая женщина почувствовала, как кто-то рванул ее за волосы, и, сжав их в жесткой руке, прошептал на ухо: – Пришел твой конец, птичка, – девушку резко толкнули, и, не удержавшись, она покатилась по мраморному склону, оказавшись в какой-то закрытой, темной комнате. Вивиане стоило не малых усилий попытка подняться, ибо тело будто стало каким-то чужим, холодным. Взгляд пленницы был прикован к страшной машине: сооружение, с доской посредине, над которой нависал кусок острого железа. Девушка знала, что в некоторых странах это орудие используется, как прибор для казни методом отсечения головы. Слава Богу, в Англии это было пока запрещено, но, видимо, ненадолго.

Вивиане заломили руку за спину и почти вплотную подвели к гильотине. Трудно представить, что чувствовала слабая, беззащитная, юная девушка, понимая, что скоро ее голова ляжет в тиски и полетит по полу. Не было надежд на спасение, слишком поздно, слишком… В голове у леди Бломфилд мелькнула мысль, а что будет с Джоном и Сарасвати? Им так само отсекут головы, или убьют в страшных мучениях? И вообще, живи ли они еще? Послышались шаги Маддалены, величественная дама решила побывать на казни непокорной девки.

– Выкажи свое последнее желание. Я исполню его, ибо воля перед смертью – священна.

– Единственным моим желанием является увидеть, как твоя кровь струится по могилам невинных, в чьих смертях виновна только ты, – чувствуя, как ее покидают последние силы, прошептала Вивиана. Пусть уже все скорей закончится, больше нет сил терпеть неизвестность.

– Этого ты никогда не увидишь. Выполнить приговор, – молодая женщина издала последнюю попытку закричать, но это был лишь писк раненного животного. Еще миг, и ее больше нет… Кровь отхлынула от лица, продолжая шуметь в ушах, сердце, казалось, уже прекратило свое ход, замерло под пеплом страха.

– Нет, стой, госпожа! Остановись! – раздался откуда-то неистовый крик. Маддалена резко повернулась, ее глаза заблестели льдом ненависти: – Кто посмел?!

– Это я, повелительница, – по склону, быстро спускаясь, шел…Амбруаз. Его лицо, обрамленное растрепанными волосами, горело багряным румянцем, глаза лихорадочно блестели. Встав между итальянкой и Вивианой, он оттолкнул девушку подальше от гильотины, и обратился к своей владычице: – Госпожа, не смей…

– Что это значит, мсье де Куапель? – перебила женщина, вперив в своего подданного нетерпеливый и злобный взгляд, требующий объяснений: – Будь добр, скажи, как ты посмел нарушить это представление, удовлетворяющие мои очи?

– Как ты можешь казнь юной девушки называть представлением? Это жестоко, госпожа, очень жестоко. Видит Бог, я до последнего момента выполнял все твои требования, все прихоти и желания. Ты была для меня каким-то божеством, эталоном, законом и жизнью. Я за свою долгую и преданную службу заслужил вознаграждения.

Итальянка издала глухой смешок: – Какое же вознаграждение ты хочешь?

Амбруаз с лукавой улыбкой кивнул в сторону…Вивианы. Девушка, смотря на все безумными глаза от пережитого ужаса, обреченно покачала головой. У нее уже просто не было сил и совершенно никакого желания кричать, браниться, вырываться. Теперь в душе поселился лишь холод, а сердце окутало плачевное равнодушие.

– Ты с ума сошел! – нарушила секундное молчание Маддалена, тяжело дыша от гнева: – Эта девчонка провинилась передо мной и должна понести наказание! Я не выпущу ее из своих владений живой, клянусь самим сатаной! – казалось, ледяной взгляд голубых глаз сейчас разорвет Амбруаза на части, но жестокий рыцарь не сдавался, всем своим существом желая заполучить прекрасную жемчужину.

– Госпожа, я всегда признавал и признаю твое могущество, но ты никогда не узнаешь и не поймешь, что чувствует мужчина, желавший заполучить хорошенькую девочку. Обещаю, эта красотка будет медленно чахнуть в моих крепких объятиях, а я, упиваясь сладостью ее тела, окажусь на седьмом небе от счастья. Клянусь, птичка не упорхнет от меня, повелительница, ты только подари мне ее, – Вивиана рванулась вперед, но негодяи, державшие ее, так резко ударили о стенку, что девушка едва не лишилась чувств, почувствовав, как по шее заструилась алая струйка крови. Внезапно стало так плохо, одиноко… Молодая женщина с презрением смотрела на людей, которые решали ее судьбу, торговались, словно речь шла о драгоценной, редкой вещи, а не о живом человеке с душой и сердцем. Хотелось крикнуть, что человеческая жизнь – не игрушка, ее нельзя просто купить или продать, уничтожить или вновь оживить. Нет, она не рабыня! Нет, она никому не позволит вершить ее долю, решать за себя! Но это были лишь мысли, призрачные, словно душа покойника, горькие, как перец, и острые, как лезвие ножа. Пусть сердце и билось ради свободы, но тело было уязвимо и подвластно этим бессердечным людям.

Голоса постепенно смешивались в монотонный гул, все вокруг теряло свое блеск и цвет, становилось каким-то серым, пустым, бессмысленным. Вивиана почувствовала, как сердце забилось сильнее, в ушах зашумела кровь, а глаза застелила мутная пелена. Нет, только не сейчас! Она не должна упасть в обморок и стать мишенью для жестоких планов мерзавцев! Пусть ноги и едва держали измученное тело, мысли все еще блестели, словно звезды в ночном небе. И даже представление о том, что несколько минут назад могли оборваться жизнь, не пугало девушку. Возможно, это просто еще не ушедший шок, а возможно, понятие того, что смерть всегда рядом с нами, и бояться нужно именно жизни, когда хочется отдаться этой самой смерти.

– Что ж, так и быть, Амбруаз, – Маддалена задумчиво тарабанила пальцами по запыленному стеклу окна: – Если же ты хочешь ее, пожалуйста, забирай. Мне не нужна лишняя жертва. К тому же, я всем сердцем верю, что девчонка рядом с тобой только будет умолять лишить ее жизни. По крайней мере, ты должен устроить ей жизнь хуже ада, – и эти ужасные слова произнесены без капли горечи, лишь с ледяным металлом.