— Что произошло тогда?

— Он отослал тебя в Имол за пол луны до этого, выиграл время, чтобы не вовлекать. Он всегда ограждал тебя от того кем был, кроме того что водил караваны.

Карш очень хотел спросить, кем же на самом деле был его отец. Но позже. Сейчас он должен узнать эту часть истории.

— Ты видел силурийские лилии и знаешь, что я поставляю их ко двору Орму с того момента как Светлейшая переступила порог его Башни. Но мало, кто знает, что до этого цветы парящих островов оплачивались Белым Псом. Не им лично, но, — Критару запнулась. — Мои старые связи не составили труда выяснить, куда вела эта ниточка. Так вот. Светлейшая подарила Орму сына, как раз тогда, как была найдена мертвая безымянная бистка. Ни имени, ни лица, ни роду. Все что о ней могли сказать — она была красива, ухожена и накануне стала матерью. Кто-то выпотрошил ее, стараясь скрыть намерения.

— Отец? — услышал со стороны свой голос Дхару.

— Нет-нет, — замотала головой Критару. — Он ввязался в эту историю позже. Хвост Дракона готовился к отбытию, Дхару нашёл повитуху. Та обрадовалась, и пошла следом. Когда он предложил помочь нести корзину, та не позволила. Одеяльце задралось, и Дхару увидел спящего младенца. Старуха начала ломать руки и причитать, что дитя осиротило, отец от него отрёкся, и теперь ей надлежит вернуться обратно в Страж. Но Дхару не верил не единому ее слову: ведь в корзине не было шаати.

Критару опустилась на скамью, даже не заметив как упал и разбился один из горюшком, раскидав влажную землю по каменному полу.

— Когда Драконий Хвост ушёл, в гварне было найдено тело старухи. От неё разило вином, тут же валялась бутылка. Списали на несчастный случай: гвар проломил ей череп, когда та перебрав забрела в стойло. Подменыш стал сыном Орму, скрыл связь между Белым Псом и Светлейшей.

Ты, конечно, не знаешь, но Илламиль тоже была под Южной звездой. Она жаждала падения белых стен. Но материнство изменило ее. Примирило с собой. Вычеркнула из ее жизнь и Звезду и Пса. Дхару доставил скорбную весть в Страж, вместе с пустой окровавленной корзиной. Если кто-то и не был доволен исходом, все держали это при себе. Южная Звезда хотела получить себе такой ценный козырь, белые псы вынюхивали то там, то тут, но ребенок исчез, как и не было.

Я уговаривала Дхару разделить ношу, сберечь малыша силами нашего братства, но он решил иначе и не открыл нам, кто это. Мы искали мальчишку, но не смогли найти...

— Потому что это была девочка, — задумчиво произнёс Карш. — Дочь Ину и Парме. И если твоя клятва разделить ношу ещё в силе, то я обращаюсь к тебе за помощью. Мне нужно выиграть время, а через две кварты дней, когда я вернусь с Лантру, я отвезу девочку в место, что приготовил Дхару. Там она будет в безопасности и там о ней позаботятся, как о родной.

Даже белый туман отбрасывает тень.

Молочная пелена струилась потоками. Она была осязаема и невесома, призрачна и реальна. Как белые прозрачные занавеси бьющиеся на ветру растворяются в бледном зимним небе. Как снег стирающий очертания мира накрывает землю. Как забвение поглощающее разум лишает боли. И только ветер рвущий ткань, уносящий снег, развеивающий морок, противостоит туману. Заставляет его трещать, расползаться на ленты и обнажать скрытое...

И тогда, отступая, туман оставляет тень. Отпечаток завесы, что не была тьмой, но стала ею.

Проступившая тень собралась в единое целое, обернувшись каменным сводом.

Взгляд, утопающий в белом небытии, ухватился за неровности. Прильнул к ним, впитал... ухватился как за последнюю твердь весящий над обрывом путник.

И вот камень ожил, обнажил перед алчущим взором свою историю.

Вытесанные в скале арки, покрыты искусанной временем глазурью. Знакомые узоры, текут по стенам и растворяются во мраке. Лимонные блики пляшут на камне как солнечные зайчики на озере. Но это не разбитые копья Орта. Пахнет дымом. Огонь. Костёр шипит, желая вырваться, но круглый очаг крепко держит. Пламя злится и обрушивает свой гнев на тонкую палочку. Огонь кусает ее, впивается, роняет искры, отпрыгивает и вновь нападает, пытаясь дотянуться до руки, которая крепко держит почерневший прут. Лица путника играющего с пламенем не видно из-за дыма. Но очертания его так знакомы, что сердце сжимается.

Незнакомец нанизывает на прутик белый шарик. И вот уже огонь как котёнок тянет лапы к угощению, подрумянивая кусочек. Но незнакомец о чем-то задумался и костёр тут же превращает лакомство в уголь. Но и это не волнует путника. Лишь на миг он отрывает взгляд от пламени в котором читал прошлое. Призрачный ветерок прогоняет сизый дым. Огонь отражается в оранжевых глазах, подсвечивает шрамы: старые и новые, блестит на клыках...

— Клыкарь!

Ашри слышит, как ее голос эхом разносится под сводами пещеры. Но бист только вздрогнул и выронил прут. Он смотрит прямо в ее сторону. Щурится, стараясь разглядеть.

Грав жив! Он рядом! Ашри устремляется к другу. Все обиды и размолвки смыты страхом и слезами. Прошлое не имеет значение.

— Как ты тут оказался? — элвинг шмыгает, утирает глаза. — Как ты нашёл меня?

Но бист молчит. Лишь продолжает смотреть на неё и ... не видит. А она будто уперлась в стену. И сколько бы Ашри не кричала и как бы не билась, она не в силах преодолеть невидимый барьер.

Может это лишь сон? Воспоминания прошлого?

«Разве не этого ты искала?». Все тот же голос шепотом отравляет сознание.

«Лишиться своего проклятого дара и обрести покой».

«Какого это потерять его? Стать обычной? Слабой».

Ашри застыла и всмотрелась в выточенные в камне рисунки. Она узнала барельефы, ведь раз за разом она возвращалась к ним, тщетно пытаясь открыть врата легендарной библиотеки Мэйтару и найти зал Семи Лун. Развалины архива Тирха. Место, где мог сохраниться след Арпанлии. Она и Грав были там. Очень давно. Словно в прошлой жизни. Там она нашла чертёж для Тордена. Оттуда она вернулась в Аббарр и купила кайрина. Там в Тирха... Нет, она была там одна. Они расстались с Клыкарем до этого. Поругались. И ещё что-то было не так. Плечо Грава перевязано — след атаки куфа, на лице рваный шрам, одежда на боку потемнела, пропиталась кровью. Алая струйка течёт по камню, на котором он сидит. Уже целая лужа вязкой жидкости. Почему она раньше не заметила? Почему он не замечает ран? Он ведь истечёт кровью!

«Бейся, бейся сильнее, птичка! Отчаянье и бессилие — вот и все что теперь у тебя есть», — шепчет голос.

Ашри бросилась вперёд, но барьер лишь дрогнул и по нему как по глади озёра пошла мелкая рябь. Элвинг уперлась ладонями в стену и вызвала пламя, но пламя не откликнулось на ее зов. Не единой искры не сорвалось с кончиков пальцев.

— Да, что происходит? — обессилев, прошептала элвинг.— Что за дурацкий сон?!

Слёзы радости приобрели вкус отчаяния. Так близко и так далеко!