В бескрайних песках Мэй, обитает одно необычное и крайне упорное создание — моолонг. Крохотный моолонг начинает свой путь в глубине мира, у вод Спящего Дракона. На его теле нет ни волоска, ни чешуйки. Все оно покрыто желеобразной слизью. Шесть коротких толстых лап, круглая безглазая голова на короткой шее, широкий хвост. Выбравшись на холодный камень, моолонг держит путь к поверхности. Достигни он цели сразу — его ждет неминуемая гибель: или спалит солнце или сожрут хищники.

Но, вместо того, чтобы вернуться, это странное создание упорно лезет наверх. Сначала песчинки, а потом ракушки или панцири жуков, плоские косточки или чешуйки змей приклеиваются к нему. Чем больше мусора, тем надежнее панцирь. Растёт моолонг, и растёт его броня. И однажды наступает день, когда ему не страшны ни хищники, ни солнце, ведь он перерос первых и надежно укрыл от вторых свое мягкое тельце.

Бывает, моолонги достигают таких размеров, что походят на маленькие острова, и если присмотреться к их покрову, то можно увидеть места, где они побывали, и врагов, которых пережили. Моолонгов прошедших от края до края Мэй называют тарука (tha’rukha) — караванщик.

Так и любой тхару: бист, аллати или элвинг, оставляет следы на песке, а песок приклеивается к нему. А иногда есть такой «моолонг», что связывает судьбы многих, сам того не ведая. Он просто держит свой путь, но именно его жизнь — это нить, которая нанизывает души других и сводит их в единую цепь событий.

На Мэйтару говорят: «Чтобы лучше понять произошедшее, найди своего моолонга и пройди его путем».

Тусклый свет усталых светильников окрашивал сердце омэйро грязно золотым. На ладони биста прозрачный камень выглядел особенно крохотным. Каплевидный талисман напоминал застывшую слезу. Линии жизни причудливо выгибались под ним, вздувались, превращались в шрамы. Песок ставший стеклом. Камень обернувшийся оберегом. Крупинка одной из легенд, которыми так славилась земля Мэй.

Шёлковый шнурок с пропущенной внутри жилой казался ещё тёплым. Сколько лет он не снимал его с шеи?

Бист обмотал шнур вокруг ладони. Чёрные кольца скрыли предначертанные линии судьбы, проложив новые. Жила натянулась, шёлковая обмотка впилась в кожу, ещё немного и даже огрубевшая плоть не выдержит. Теперь сердце стучало в ладони. Словно камень ожил.

Ему было восемь, две кварты, когда Отец вытащил его из Ямы и забрал с собой.

— У каждого тхарука два сердца: одно для Мэй, второе для себя, — говорил Отец, завязывая шнур на тонкой шее испуганного ребёнка. — Этот камень сохранит тебя, пустыня примет за своего.

Два сердца — одно для пустыни, второе для себя. Алчная Мэй не любит делить любовь с кем-то, она забирает сердце целиком, не отпуская из своих объятий и тогда только в песках можно найти радость.

Застывшее сердце для песков, а бьющиеся в груди — для живых. Не перепутай.

Столько лун сменилось с тех пор, столько раз светила умирали и воскресали вновь. Сколько легенд он услышал за это время, сколько записал... Аббарр и Мэй вытравили из него того испуганного ребёнка. Он стал бистом, стал своим, отдал оба своих сердца, а в ответ получил лишь горстку пепла...

Очередной толчок. Тысячелетний камень стен вздрогнул, застонал. С потолка посыпалась крошка. Спазмы Башни Силы доходили до самых нижних камер. Или наоборот подземные тюрьмы были ближе к вторгшемуся врагу? Бист сжал кулак и сердце омейру впилось в ладонь.

Он был не один в этом каменном мешке, но не замечал остальных. Тело превратилось в камень, а дух блуждал по лабиринту воспоминаний. Сидевшие рядом жались в комок, теснились, сливались в единую кучу вылинявших лохмотьев. Никто не решался заговорить с ним, после того первого, что лежал поодаль раскинув руки. Широкие рукава некогда белой туники. Словно крылья птицы тук, преодолевшей воды Омару и пики Энхар. Птицы вернувшийся умирать в песок, чтобы своим каменным сердцем когда-нибудь спасти одного из тхару.

«Этот камень защитит твоё сердце на воде и на суше».

Бист тряхнул головой, словно вытряхивая слова Отца прочь. Перед глазами все ещё был сизый дым пронизанный тонкими струнами восходящего солнца. Жар пепелища через подошвы. Привкус гари и скрежет песка на зубах.Так вот какое на вкус горе. В прошлый раз смерть пришла с солью и ветром. Он до сих пор чувствовал ее дыхание, оказываясь в Лантру. А сейчас... Сейчас и Мэй предала его.

«Ни на воде, ни на суше».

Он ненавидел весь мир. Ненавидел себя. Дым становился гуще, укрывая прошлое и будущее вязкой пеленой. Оставляя лишь этот жалкий, утекающий сквозь пальцы, момент в настоящем.

Кожа расползается под шелком шнура. Легкий запах металла. Стук крови в висках.

Кто-то по ту сторону решётки. Слова перетекают как песок в часах — бесшумно, соразмерно , неотвратимо. Скрип железа, шаги, шарканье ног.

И вновь время сжалась до обычного тока. Другие исчезли, даже тот с руками-крыльями. Остался лишь Гость, чья речь как песок.

— Ты нарушил комендантский час, — первые песчинки слетели с губ незнакомца, — напал на стражу, лишил жизни одного и покалечил трёх.

Бист не ответил. Гость говорил пустое.

— Ты искал смерти. Своим безрассудством просил о ней. Но тебе было отказано.

Раздался щелчок. Это лопнуло в кулаке сердце омейро. Бист разжал руку отпуская алые искрящиеся крупинки и слушал как падает каждая из них. Потом все стихло. Осталась лишьобжигающая холодом и гневом пустота. Тогда бист поднял желтые как пламя глаза и посмотрел на Гостя.

У незнакомца было два лица и бист видел лишь маску, которая подобно камню омэйро защищало истинное. Он знал, кто перед ним и от чьего имени он говорит. Тот, кому служил Отец, пришёл к сыну.

— Ты тарука, — песок слов переплавился и застыл в острое стекло. — Тарука Дхару Карш.

— Дхару мёртв, — ответил хриплый голос лишенного сердца.

— Лишь тело, не дух. Твой Отец верил в тебя. Он верил что дартау лишь предвестник рассвета.

Верил... какое далекое слово. Из другой жизни, в которой оно имело смысл.

— Я приду позже, когда дым развеется. Когда ты будешь готов.

Гость скрылся, уступая место тишине.

Бист медленно размотал пропитавшийся кровью шнурок и спрятал в карман. Он ещё пригодиться, но не для того чтоб носить талисманы, а чтобы стянуть шею тому, кто лишил его сердца.

Кривая улыбка выгнулась змеёй, но глаза были пусты. Тарука вернётся туда, где все стены превратились в безмолвный песок. Он узнал это, когда первые слова слетели с губ незнакомца. А готов был ещё раньше, когда песок и пепел принесли на своих крыльях смерть.