– Молодцы! Но главное впереди, – прошептала я.

И действительно, все уже сделали круг и строились в шеренгу, и в это время прямо над их головами полилась вода. Тонкие струи с мелкими каплями падали строго на голову девушек. Те от неожиданности взвизгнули, и в это время вспыхнул яркий желтый свет над подиумом, и в руках у девушек появились большие раскрытые зонты. Девушки, разбрызгивая капельки воды, опять пошли по подиуму, но уже при свете, и зрители смогли теперь хорошенько разглядеть, во что они одеты. Тонкие шерстяные водолазки контрастировали с яркой клеткой, и это создавало ощущение праздника, свободы, молодости. И вместе с тем это было уютно и стильно. Девушки теперь не соблюдали порядок – они не шли друг за другом, а беспорядочно разбились на пары, на тройки, они теперь изображали разговаривающих и смеющихся студенток, которых застал дождь.

– Вот! Я закажу такие гетры! Как у той, в зеленой юбке! Классно смотрятся, и никто так еще не делал!

Этот женский голос я запомню на всю свою жизнь! Он доносился откуда-то сзади, был достаточно громок, и в нем был именно тот азарт женщины-покупательницы, которая опустошает мужские кошельки.

– Мы вам их подарим! Как первой клиентке! – Я обернулась к зрительнице.

Люди вокруг заулыбались.

Между тем девушки покинули подиум, свет чуть приглушили, и зазвучала музыка Гайдна. Это было предложение Димки, он, меломан со стажем, нашел отрывок, который очень подходил к тем вечерним платьям, которые сейчас демонстрировали профессиональные манекенщицы. Я расслабилась. Здесь можно было не волноваться. Здесь мы отдали дань традициям. Никаких дождей, никакого театра – перед зрителями проплывали изящные стройные модели, затянутые в бархат, шелк, тонкую шерсть. Здесь сверкали камни украшений, браслеты, диадемы в волосах. Зал, еще не успокоившись после первой части, шептался.

– Мне кажется или действительно все переговариваются? – Я обратилась к Поспелову.

– Шепчутся, да. Но это хорошо. Хуже, когда гробовое молчание.

«Тоже мне, специалист!» – подумала я про себя.

И вот модели, перед тем как покинуть зал, выстроились в ряд. Некоторое время они оставались неподвижными, потом скрылись за кулисами.

– Господи! Ну вот и последний номер нашей программы, – теперь я уже сжала руку Поспелова.

Свет опять почти погас, только подиум оставался освещен широким лучом. Зазвучала старинная мелодия пятнадцатого века, известная у нас только потому, что ее когда-то использовал известный в стране композитор и певец.

– Это же «Под небом голубым!.. Это же из «Ассы»! – дернулся Поспелов.

– Да, в последний момент я убедила Лиду показ свадебного платья пустить с другой мелодией. И эта как нельзя лучше подходит.

– Да. – Поспелов, впрочем, как и все зрители в зале, не отрывал глаз от женской фигуры, которая словно бережно завернутая в тонкий, изломанный золотой лист медленно шла по подиуму.

Глядя на модели я все поняла. Я все поняла про талант моей сестры. И проявлялся он не только в способности придумать, изобразить, выкроить и сшить. Он проявлялся в умении почувствовать детали, придать им значение основы, поставить во главу. Этот талант обнаружился в чутье и упорстве. Сегодня моя сестра была триумфатором.

Девушка в роскошном нежно-золотом платье замерла на краю подиума. Я смотрела на ткань, которую расписали золотыми клеточками всего несколько суток назад, и понимала, что мы сделали невозможное. Мы достигли цели, которая казалась далекой и несбыточной.

– Ты посмотри на зал! Жаль, этого Лида не видит!

– Она, наверное, дух переводит – платье ведь закончила шить за десять минут до выхода на подиум!

– Да, платье… – задумчиво протянул Поспелов. – Я даже не мог себе представить, что у моей невесты будет такое платье!

– И я! Но ведь будет!

То обстоятельство, что мне предстоит сбросить до свадьбы как минимум пять килограммов, меня не смущало. Мы еще и не такие задачи решали.

Когда полностью зажегся свет, на подиум вышли все модели. В центре была Лида. Она, одетая в черную водолазку и брюки, шла улыбаясь. И, глядя на нее, зал стал смеяться и аплодировать – на шее у моей сестры болтался портняжный метр. В суматохе она забыла его снять.

Если бы кто-нибудь знал, как мне не хотелось устраивать свадьбу! Одна только мысль о суете с рестораном, приглашениями, машинами, прической и прочем вселяла в меня ужас. Но еще хуже становилось от понимания, что на протяжении нескольких часов я буду центром всеобщего внимания, что мне придется выслушивать поздравления, пожелания, отвечать благодарными речами, а еще обязательно танцевать и (не дай бог) участвовать в шарадах и конкурсах, которые так любят устраивать на свадьбах.

Кошмаром тех дней стал вопрос о родителях. Мое отношение к ним за это время поменялось – непримиримая обида, помноженная на ответственность, превратилась в жалость и страх за их жизнь. Я повзрослела, они постарели, и это способствовало тому, что понимание и прощение заменило всю жесткость, которая когда-то была в моей душе. Я понимала, что родители должны присутствовать на свадьбе. Я стала терзаться тем, что когда-то не разрешила Лиде пригласить их, и мучилась от того, что не могу искупить ту вину – привезти в Москву их нельзя было, теперь они оба тяжело болели.

– Не переживай, мы навестим их. Обязательно… – утешала меня Лида.

– Ерунда, я сам поеду и привезу. Ты им только позвони и предупреди! – Поспелов уже несколько раз предлагал помощь в этом вопросе.

– Конечно, конечно. Вот только определимся с датами… – кивала я.

Но в глубине души я не знала, как посвятить будущего мужа во все наши семейные тайны. То обстоятельство, что наши родители пили, для меня даже сейчас было позором. Я никак не могла согласиться с тем, что эту слабость следовало считать болезнью и что стесняться ее неприлично. Постыдный факт алкоголизма, жалость к родителям и боль за них – все это существовало раздельно. Думаю, любой бы другой человек спокойно признался в этом будущему мужу, но мой гонор, амбиции, гордость не позволяли это сделать. Поспелов недоумевал.

– В чем дело? Почему ты так нервничаешь? – Будущий муж задавал этот вопрос почти каждый вечер. Он искренне удивлялся моему плохому настроению, подозревал меня в нелюбви к нему, начинал ревновать, но ему и в голову не приходило, что все дело в моих родителях.

А я стыдилась. Стыдилась прошлого так сильно, что забывала об успехах настоящего. Я стыдилась прошлого и боялась будущего.

– Лида, а мы не можем унаследовать сами или передать нашим детям эту проклятую болезнь? – не выдержала я однажды.

Лида посмотрела на меня так затравленно, что я пожалела о своем вопросе. Видно, сестра моя не раз думала об этом и не раз опасения за детей тревожили ее.

– Настя, таких семей очень много. Мы же не одни такие. И не всегда это проявляется в детях. По-моему, ты слишком накручиваешь себя.