– Я люблю тебя, – вырвалось у Киры.

– А я тебя, – простодушно улыбнулась она, понимая его признание по-своему.

– Да нет, Зарина, я же… – Звонок оборвал его, двери классов распахнулись, и в коридор хлынули звонкоголосые ученические реки, запрудили все вокруг и оттеснили Киру и Зарину друг от друга.

– Здравствуйте, Зарина Сергеевна! – Ника поставила на стол портфель и принялась в нем копаться, Зарина с интересом наблюдала за ней. – Вы не знаете, когда его поставят?

– Кого поставят?

– Ящик. – Ника вынула на стол целую стопку валентинок (такое изобилие встречается разве что в магазинах!). – Скоро ведь четырнадцатое!

– А, ящик! Я не знаю, Ника.

Ника суетливо перебирала открытки, будто выбирая.

– Ну во-о-от, – разочарованно пропела она и принялась их складывать обратно в рюкзак. – Скоро ведь пра-а-аздник!

– Ах, да, точно! – вспомнила Зарина. – Думаю, сегодня его точно поставят.

– Угу, – кивнула Ника. – Пойду посмотрю, может уже стоит. – И, оглянувшись, неожиданно спросила: – А вы, Зарина Сергеевна, будите дарить кому-нибудь «валентинку»?

– Ну, – замялась Зарина, – я не знаю… буду, наверно. – И тут же ей вспомнилась Аля: «Не знаю, наверно? Что за нерешительность?!» Зарина улыбнулась. – Конечно, подарю.

На почте было тесно, мрачно и шумно – выдавали детские. Зарина прижалась к стене спиной, разглядывая стеллаж с открытками за стеклом. Когда подошла ее очередь, она совершенно растерялась: сзади напирали те, кому важнее было, те, кто пришел за деньгами, – а она так, за открыткой.

– Что вам, – спросила молоденькая почтальонша.

– Мне открытку выбрать ко Дню святого Валентина.

– Вот, пожалуйста. – Девушка положила перед Зариной стопку валентинок и обратилась к следующему: – Что у вас?

Зарина разглядывала красочные миниатюрные открытки и улыбалась.

– Уж не мне ли решила весточку отправить? – хитро щурясь, спросил Степан Абрамович.

– А почему и нет, – засмеялась Зарина. – Как я могу позабыть о любимом директоре!

– Вот-вот, – закивал Степан Абрамович, – буду ждать от вас валентинки!

Раскрасневшаяся Зарина выпорхнула из почтового отделения и поспешила домой. Там на секретере она нашла письмо от мамы, видимо, Кира увидел его в почтовом ящике первым. Зарина, едва раздевшись, принялась читать. Мать много писала о своем здоровье, о здоровье отца, об Игоре (она всегда упоминала о нем). «Ой, доча, чуть не забыла, – писала мать, – тут такие новости всплыли! Кирилл-то не родственник нам вовсе, мать его, цыганка, погибла, а Лена усыновила его, уж больно он на ее бабушку похож был. А муж ее, Лены, по пьяни рассказал это вчера на именинах у тетки Инги. Это я почему пишу-то – ты тетку Ингу знаешь – весь город уже в курсе событий! Ты уж скажи ему…»

– Что пишут? – спросил Кира, заглянув в комнату. – Что с тобой?

– Мама пишет, что Игорь спрашивал у нее про меня, – сообщила побледневшая Зарина, убирая письмо в конверт. – И еще… – Тут она осеклась, будто раздумывая, стоит ли говорить ему. – Еще… она дала ему мой адрес.

– Что?! – Кира уже стоял возле секретера и хотел было взять письмо в руки, но Зарина опередила его. – Это правда? Если он посмеет явиться сюда, я…

– Он не искал меня столько лет, к чему теперь ему являться сюда, – рассуждала Зарина, пряча письмо в сумочку.

– Значит, есть причина.

– Не думаю, наверно, так – просто любопытство.

– Ага, или поздравительные открытки отправлять тебе собирается, а может, письма писать? – саркастично сверкая глазами, пропел Кира.

– Не смешно. Во всяком случае паниковать не стоит.

– Тогда прекрати бледнеть и пойдем ужинать.

– О, ты что-то приготовил?

– А то, не все же тебе звездить. – Кира обнял Зарину за плечи и повел в кухню. Сумочка с письмом осталась на секретере.

Весь вечер мысль о письме не давала Зарине покоя. Как же так – Кира не ее племянник! Что же будет, если он узнает?! Это перечеркнет все, что было между ними раньше? Разрушит их братские узы? Неужели ее отношение к нему изменится, и она будет любить его меньше? Нет, наверняка, нет! А он? Хватит ли у нее сил и мужества сказать? Нет, он не узнает, по крайней мере, пока. Она не скажет ему.

Только перед сном Зарина заглянула в сумочку, снова вскрыла письмо и перечитала, потом зажгла свечу и…

– Тетушка, ты что, дом спалить решила? – шутливо спросил Кира из своей комнаты.

– Нет, еж, спи. Я так, гадаю. – Был ему ответ, а в блюдце тлело, съеживаясь, нечто черное, бывшее когда-то листком бумаги.

День святого Валентина выпал на пятницу. По коридорам школы сновали ангелы (да-да) – ангелы и амуры разносили открытки в форме сердечек: поздравления с праздником, признания в любви, предложения дружбы.

– Надя, держи! – Ангел с лицом куклы протянул «валентинку» Наде. – С Днем святого Валентина!

– Ой, Вань, спасибо! – засияла Надя.

– Э! Ангел! Ванька, блин! А мне? – возопила Геля, возмущенно уставившись в крылатую спину парня-куклы.

Ангел оглянулся, виновато покачал головой.

– Не было? – едва слышно спросила Геля.

– Ни одной, – вздохнул он.

– Ну и что это? – посмотрела Геля на сияющую подругу. – А ты тоже хороша, подруга называется, могла бы хоть для приличия открыточку отправить!

– Извини, Гель, я не догадалась, – искренне раскаялась Надя, пряча «валентинку» в сумку.

– А куда ты ее прячешь-то? – заметила Геля. – А мне показать? Какая ты скрытная стала. От кого хоть?

– Эм… – Надя густо покраснела.

– От Ваньки, что ли?

– Да, – энергично кивнула Надя и покраснела еще гуще.

– Ну а че скрывать-то, не пойму. Не бойся, не заберу его у тебя, – захихикала Геля.

Надя выдохнула и равнодушно взглянула на парня-куклу, который осторожно, чтобы не помять крылья, протискивался между партами и одноклассниками, вручая открытки счастливчикам.

Парень-кукла выпорхнул из класса и тут же сбил с ног другого ангела – девушку с темными миндалевидными глазами и черными густыми волосами. «Валентинки» рассыпались, сбитый с ног маленький ангел полулежал среди них, часто мигая длинными ресницами, готовый расплакаться.

– Ой, извини. – Парень помог девушке подняться. – Ты как? В порядке? – Он усадил ее на скамейку у окна, а сам принялся собирать «валентинки», и белые большие крылья его вздрагивали при этом, будто настоящие.

– Вот, – протянул ей открытки.

– А у меня крыло помялось, – улыбнулась она.