Брат Эйегон разъяснил бы ему, но Мокроголовый остался дома и проповедует против Вороньего Глаза. Безбожник не может сидеть на Морском Троне, но что делать, раз капитаны и короли выбрали на вече Эурона, а не Виктариона и прочих набожных претендентов.

Утреннее солнце резало глаза, дробясь на воде. Голова у Виктариона опять начала болеть – от солнца, от раны, от забот, от всего вместе. Он спустился в каюту, полутемную и прохладную. Смуглянка, без слов зная, что ему нужно, приложила к его лбу влажную тряпицу.

– Хорошо, – сказал он. – Теперь рука.

Она не отвечала. Эурон вырезал ей язык, а потом уж отдал ему. Виктарион не сомневался, что Вороний Глаз тоже спал с ней – так уж у братца заведено. Все его дары прокляты. Когда смуглянка пришла к нему, Виктарион решил, что не станет пользоваться объедками брата. Перережет женщине горло и бросит в море, в жертву Утонувшему Богу… но после как-то раздумал.

Это было давно. Говорить она не может, зато слушает распрекрасно.

– «Горе» пришло последним, – сказал он, пока она снимала перчатку с его левой руки. – Остальные потонули или сильно опаздывают. – Женщина взрезала ножом загрязнившуюся повязку, и он поморщился. – Кое-кто скажет, что я не должен был дробить флот… Дурачье. Девяносто девять ладей – попробуй перейди с такой громадой на другой конец света. Те, что помедленней, задерживали бы самых быстрых, да и провизии где напастись. Столько кораблей ни один порт не примет. А штормы в любом случае разметали бы нас по Летнему морю.

Потому он и разделил флот на три части, чтобы шли в залив Работорговцев разными курсами. Самым быстрым ладьям под командованием Рыжего Ральфа Стонхауза он назначил корсарский путь вдоль северного побережья Сотороса. Мертвых городов того знойного края моряки избегают, зато в глинобитных селениях островов Василиска жизнь так и кипит: там полно беглых рабов, охотников за рабами, охотников, шлюх, тигровых людей и так далее. Тот, кто не боится платить железную цену, провизией там всегда разживется.

Более грузные и медленные суда пошли в Лисс продавать добычу – женщин и детей из города лорда Хьюэтта и с других Щитовых остров. Мужчин тоже – тех, кто плен предпочел смерти. Виктарион таких презирал, но продажа невольников ему претила. Взять работника или морскую жену к себе в дом – дело другое, а продавать людей за деньги, будто скот или птицу, нехорошо. Он с радостью предоставил это Хромому Ральфу, которому для медленного перехода через моря требовалось много припасов.

Его собственные корабли прошли мимо Спорных Земель и запаслись всем в Волантисе перед дальнейшим походом. Это самый оживленный путь на восток; там попадаются трофеи, а на многочисленных островках можно отстояться в шторм, починиться и пополнить запасы.

– Маловато это – пятьдесят четыре ладьи, – говорил он смуглянке, – но и ждать больше незачем. Единственный способ… – Он поморщился, когда она отодрала полотно вместе с коркой. Рана стала зеленовато-черной. – Единственный способ – это захватить рабовладельцев врасплох, как когда-то у Ланниспорта. Налететь на них с моря, забрать девчонку – и ходу, пока волантинцы не подоспели. – Нет, он не трус, но и не дурак тоже: триста кораблей с пятьюдесятью четырьмя одолеть нельзя. – Я возьму ее замуж, а ты будешь ей прислуживать. – Немая служанка уж точно никаких тайн не выдаст.

Виктариона прервал мейстер, поскребшийся в дверь каюты.

– Войди и запрись, – сказал ему капитан. – Ты знаешь, зачем я тебя позвал.

Весь в сером, усики бурые, вылитая мышь. Зачем он эти усы отращивал – чтобы за бабу не принимали? Молодой совсем, не старше двадцати двух. Звать Кервином.

– Могу я взглянуть на вашу руку, лорд-капитан?

Дурацкий вопрос. Виктариону был противен этот парень с розовыми щечками и кудряшками, больше похожий на девку. На первых порах он еще и улыбался по-девичьи, но после Ступеней улыбнулся не тому, и Бертон Хамбл ему вышиб четыре зуба. Недолгое время спустя Кервин пожаловался капитану, что четверо моряков затащили его под палубу и использовали как женщину. «Вот тебе верное средство прекратить это», – сказал Виктарион, вручая ему кинжал. Оружие парень взял, побоявшись отказать капитану, но так и не пустил его в ход.

– Вот она, рука, – гляди сколько хочешь.

Кервин стал на одно колено и даже обнюхал рану.

– Нужно снова выпустить гной. Этот цвет… Рана не заживает, лорд-капитан. Возможно, мне придется отнять вам руку.

Они уже говорили об этом.

– Отнимешь – убью, но сперва привяжу у борта и дам всей команде тобой попользоваться. Делай свое дело.

– Будет больно.

– Само собой. – «Жизнь – сплошная боль, дуралей. Боли нет только в водных чертогах Утонувшего Бога». – Валяй режь.

Мальчишка – мужчиной капитан не мог его назвать даже мысленно – вскрыл раздувшуюся ладонь. Выступил гной, густой и желтый, как кислое молоко. Смуглянка сморщила нос, мейстер закашлялся, даже Виктариону сделалось тошно.

– Режь глубже, чтоб кровь потекла.

Мейстер повиновался, и кровь показалась – темная, почти черная.

Вот и хорошо. Виктарион терпел, пока мейстер очищал рану смоченными в уксусе кусочками полотна. Когда он закончил, чистая вода в тазу стала такой, что с души воротило.

– Убери это. Она меня перевяжет, – кивнул на смуглянку Виктарион.

Мейстер ушел, но смрад никуда не делся. Последнее время от него просто спасу нет. Кервин предлагал обрабатывать рану на палубе, где солнце и свежий воздух, но Виктарион запретил. Нельзя делать это на глазах у команды. Они далеко от дома, и ребята не должны знать, что их железный капитан заржавел.

Рука давала о себе знать тупой неотвязной болью. Если сжать кулак, боль усиливается, точно ножом тебя колют. Нет, не ножом – мечом. Призрачным. Того рыцаря, наследника Южного Щита, звали Серри. Виктарион убил его, но он продолжает бой из могилы – вонзает свой меч в руку и поворачивает.

Капитан помнил тот бой как сейчас. Его щит был изрублен, и меч Серри он удержал стальной рукавицей. Юнец был сильней, чем казался с виду: клинок пробил и сталь, и стеганую перчатку внизу – будто котенок оцарапал ладонь. Капитан промыл порез кипяченым уксусом, завязал его и забыл о нем… до поры до времени.

Уж не был ли меч отравлен? Эта мысль бесила Виктариона. Настоящие мужчины к яду не прибегают. Он сталкивался с отравленными стрелами во Рву Кейлин, но то болотная нечисть, а Серри – рыцарь, высокородный. Яд – оружие трусов, женщин и дорнийцев.

– Если не Серри, то кто? – спросил он смуглянку. – Мейстер этот, мышь подколодная? Они ведь владеют разными чарами. Травит меня потихоньку – надеется, что я позволю руку себе отрезать. – Виктарион все больше убеждался, что это правда. – Вороний Глаз его мне подсунул. – Раньше, на Зеленом Щите, Кервин служил лорду Честеру – за воронами ходил, детей обучал, что-то вроде того. Вот уж писку-то было, когда один из немых Эурона приволок его на «Железную победу» за цепь, так удобно болтающуюся на шее. – Может, он мстит так, да только я-то при чем? Это Эурон велел его увезти, чтобы не рассылал куда ни попадя своих воронов. – Воронов брат тоже отдал Виктариону, три клетки, но капитан не хотел, чтобы Кервин посылал Эурону вести: пусть Вороний Глаз потомится.