– Не знаю, – усмехнулся он. – Но эта музыка вызывает у меня неприятные воспоминания. Как ты помнишь, в первый раз я услышал ее перед тем, как лишился ноги и глаза, а во второй – когда сел на корабль, отплывавший в Англию. Ты знаешь, чем это закончилось. Интересно, зачем они пожаловали сюда снова?

– Не знаю, – ответила Меа с нежной улыбкой. – Но, по крайней мере, мне нет причин их бояться. После первой встречи с ними я спасла тебя, после второй – ты вернулся ко мне.

– А после третьей? – спросил Руперт.

– После третьей, как я уже сказала, не знаю. Но, возможно, это означает, что мы вместе отправимся в далекое путешествие.

– Если это все, то мне не страшно, – ответил он. – Что меня действительно пугает, так это если наши дороги разойдутся.

– Спасибо тебе, – с поклоном ответила Меа. – Твои слова ласкают мне слух, и я благословляю музыкантов, вынудивших тебя их произнести, ибо я уверена, что наши дороги никогда больше не разойдутся.

И они, улыбаясь друг другу, как счастливые дети, поехали дальше. Они посетили солеварню, которую Руперт основал к великому процветанию всех и каждого в оазисе. Миновав рощу молодых финиковых пальм, которые он посадил, они выехали к ферме, на которой разводили верблюдов, мулов и лошадей. Последние успели приобрести у соседних племен громкую славу. Осмотрев производителей, они вернулись назад через орошаемые земли, которые теперь каждый год давали по два урожая вместо прежнего одного.

– Ты сотворил для нас чудеса, Руперт, – сказала Меа, когда они ехали домой. – Тама давно уже не знала такого достатка и процветания, со времен наших предков, называвших себя царями. Теперь, когда Халифа побежден и установился мир, это лишь начало нашего богатства.

– Этого я не знаю, – ответил он с веселым смехом. – Но себя я тоже не обделил. Известно ли тебе, что из своих процентов я больше денег скопил, нежели истратил? И вот теперь я намерен построить больницу и пригласить в нее настоящего врача, ибо я устал исполнять роль лекаря.

– Да, – ответила она, – я уже сама об этом думала, только ничего не говорила, ибо это означает, что сюда приедут белые люди, мы же счастливы и без них. Кроме того, мои соплеменники не жалуют чужестранцев.

– Отлично понимаю, – ответил Руперт, – но европейцам о нас уже известно. Теперь, когда мы платим налоги правительству, мы не можем запретить им приезжать сюда. Помнишь того человека, который несколько месяцев назад приехал, чтобы сообщить мне, что теперь я лорд Дэвен, и что с тех пор, как я им стал, моя жена постоянно делает запросы по поводу меня? Тогда я отказался его принять и отправил его восвояси, но он или другие, вскоре вернутся сюда.

– И тогда ты захочешь уехать вместе с ними, Руперт, и занять свое место на Западе? – с тревогой в голосе спросила Меа.

– Ни за что, – ответил он, – даже предложи они мне стать королем.

– Верно, зачем тебе это? – усмехнулась Меа. – Ведь ты уже король. Вот здесь, – добавила она, прикоснувшись к груди, а затем кивком указала на людей, встречавших его поклонами. – Везде и всюду. – И она взмахнула рукой, имея в виду весь их оазис.

– Лично мне достаточно первой короны, – ответил он.

После чего, не зная, что еще сказать друг другу, эта странная пара, чужие люди для царствия Небесного, однако связанные крепкими супружескими узами, о каких только могут мечтать любой мужчина и любая женщина, ибо их души воистину слились воедино, с нежностью посмотрели друг на друга. С тех пор как мы в последний раз видели их семь лет назад, они слегка изменились, ибо странная их жизнь наложила свой отпечаток на обоих. Лицо Меа слегка осунулось, уголки полных, сочных губ были задумчиво опущены вниз, взгляд огромных выразительных глаз обрел некую духовность, как будто был постоянно обращен куда-то за край мира. Отпечаток некой тайны, какой всегда на себе несли ее черты, углубился. Кроме того, ее тело утратило былую округлость безвозвратно ушедших дней, когда она покрутилась перед Рупертом, дабы тот убедился, что она «неплоха». И все же она была гораздо прекраснее, чем тогда, просто теперь красота ее была иного характера.

А вот Руперт, наоборот, изменился внешне в лучшую сторону. Его единственный глаз остался ясным и зорким, плоть над другим исцелилась, отчего казалось, что он просто закрыт. Шрамы, оставленные на его лице каленым железом, тоже почти исчезли. Палящие лучи солнца вместе с другими причинами изменили цвет его волос с рыжего на серо-стальной, что было ему к лицу. Кроме того, широкая и пышная его борода, увидев которую Эдит мысленно сравнила его с Орсоном, как того изображали в сказках ее детства, была коротко и аккуратно подстрижена[19]. И наконец, его лицо, как и лицо Меа, приобрело утонченность и теперь напоминало лицо аскета, каковым по большому счету он и был. В общем, хотя эти двое были совершенно не похожи, со временем они уподобились друг другу. При известном освещении их, в их арабских одеждах, можно было принять за брата и сестру, как их называли между собой жители оазиса.

В течение длительного времени для этих наивных обитателей пустыни отношения этих двоих оставались великой загадкой. Жители Тамы были не в силах понять, почему мужчина и женщина, которые значат друг для друга все на свете, не хотят пожениться. Сначала они подумали, что Руперт уже взял себе других жен среди женщин дворца, однако узнав, что это не так, по секрету попросили Бахиту просветить их. Та сообщила им, что по причине клятв, которые они дали, а также ради блага их душ, эта пара согласилась принять доктрину Отречения.

Бахита сказала это не без сарказма, но поскольку доктрина эта, по крайней мере, теоретически, была известна на Востоке вот уже тысячи лет, задавшие вопросы довольно быстро уловили суть ее слов и на ее основе дали Руперту новое имя. С тех пор он стал известен как Захед, или Тот, Кто Отрекся – тот, кто, отринув соблазны этого мира, устремил свой взгляд на вещи более возвышенные. Для человека, уже стоящего на таком пьедестале, довольно легко вознестись еще выше, по крайней мере, среди жителей Востока. Прошло не так уж много времени, как Руперта начали почитать как святого, получившего вдохновение от самих небес.

Поскольку видимых пороков за ним не водилось, – он не употреблял спиртных напитков и не курил, так как давно расстался с этой привычкой, поскольку вел очень простую жизнь, – он щедро жертвовал бедным. Он был известен своим искусством врачевания, а также был строг, но справедлив, поскольку упорным трудом превратил Таму в Эдем с реками молока и меда, и, наконец, поскольку благодаря его познаниям в военном деле и фортификации оазис стал практически неуязвим для атак врага, его репутация росла с такой скоростью, что не могла не внушать тревоги. Пожелай он того, Руперт с легкостью мог бы объявить себя Махди и собрать под свои знамена племена, чтобы вести любую войну, какая только ему заблагорассудится.

Стоит ли говорить, что такового желания у него не возникало, ибо с него хватало добрых дел, какими он был занят здесь, в Таме.