Ужин был испорчен, и поэтому мама заплакала. От чего же еще, решил в итоге Корабб. А что им пришлось уехать подальше от семейства Гафанов – так на новом месте оказалось даже лучше. Потом старик Гафан трагически погиб… А нечего было падать под колеса повозки! Несколько ударов по голове ногой тут совершенно ни при чем. Все равно Грунтера никто не любил, хотя использовать этот довод в свою защиту на суде явно не стоило.

Так юный Корабб угодил в жреческие ямы. Рубить известняк – сносная работа, если не считать случаев, когда кто-то попадал под обвал или выхаркивал кровь вместе с легкими. Тогда-то Корабб и начал слушать чужие истории. От нечего делать. Это было ошибкой. Конечно, если бы не бунт, он бы до сих пор трудился на каменоломнях, его бы там завалило или он бы выблевал легкие. Однако бунт случился; именно с него начался Коррабов собственный бунт, который и привел его в ряды настоящего восстания. А все потому, что он наслушался историй о свободе и жизни до малазанцев. Причем навряд ли даже правдивых.

Леоман. Леоман Кистень. Ша’ик. Тоблакай. Фанатики. Трупы. Ничего хорошего. Ничего хорошего в том, чтобы верить, когда тебе лгут.

Может, и адъюнкт такая же? Корабб уже не знал, как ему думать. Он так и не понял, что значит жить без свидетелей. Он всю жизнь против этого боролся.

А теперь у меня лысая, как кожаный мяч, башка, опаленная солнцем. И к рассвету мы все погибнем. Ляжем здесь, и никто нас не увидит. Не это ли она имела в виду? Но тогда… зачем мы столько терпели?

Он от рождения был упрямым. По крайней мере, все так говорили. Даже если порой упрямство создавало проблемы, Битум о них не задумывался. Этой ночью лишь это качество поддерживало в нем силы. Подумать только, дослужился до сержанта морпехов. Особенно когда есть Скрипач, умеющий все решать. Однако Скрипач больше взводом не командовал. Теперь взвод мой, и мне вести его прямиком в могилу. Мне смотреть, как солдаты мрут, словно мухи на подоконнике.

Битум пообещал себе, что упадет последним – чисто из упрямства. Он с детства привык давить и давить, пока не продавит.

Вспомнился день, когда образовался их взвод, – официально, в Арэне. Неразбериха, недоверчивые взгляды, нескончаемая ругань. Чуть было не рассорились сразу. Но тут появились ветераны: Скрипач, Спрут, Геслер, Ураган. И навели порядок. Вот тогда-то я понял, что буду солдатом до смерти. У меня перед глазами был достойный пример.

И до сих пор есть.

Скрипач где-то впереди, Спрут – рядом. Служил только под началом адъюнкта, и ничего – до сих пор жив. Приказывает совершить еще один переход – совершим. Без вопросов и жалоб.

Битум развернулся и строго посмотрел на свой взвод.

– Первого, кто упадет, я лично прокляну до самых Тринадцатых врат Бездны. Усекли?

– Выпить бы за это, – отозвался Спрут.

Остальные засмеялись – вяло, но Битуму хватило. До утра они протянут, а большего я у них не попрошу.

Если только вдруг не потребуется.

Химбл Фруп выбрал себе новое имя: Мосол. Ему нравилось. Оставшиеся Фрупы – длинная череда братьев, то бишь – пускай наслаждаются фамилией. А он свой шнур, который связывал его с тем, откуда он родом и кем был, перерезал. Кончено. Пусть все дерьмо остается там, вместе с пуповиной, которую до него ни один Фруп перерезать не решался. Чик, и готово. И хрен бы с ней.

А Мосол – это из-за рук, понятно? Огромный ящер их обкорнал. Нет, парни, я не вру. Там были огромные ящеры. Зовутся Шейными Шмалями, но мы называли их Куцехвостыми. Я тогда был тяжем. Да, знаю, на вид и не скажешь. Но у тяжей не размер главное. Я знавал одного далхонца – еще один тяж, но размером с жабу и на лицо такой же. Главное – отношение.

Вон, гляньте на тех, что тянут канаты, – там, впереди. Какого Худа им тащить на себе повозки? А не важно. Они ж тяжи. Им сказали «тащите повозки», вот они и тащат. Понятно? Отношение.

В общем, Куцехвостых мы остановили. Они били сверху, мы пригибались. Они нас клинками, мы их щитами. Так и справились. Врать не буду, многие полегли. Ну да мы и с самого начала были в меньшинстве.

Кем я сейчас? Работаю на мастер-сержанта лейтенанта квартирмейстера Пореса. Он как раз отошел проверить треснувшую ось у одной из повозок. Сейчас вернется. А я? Я жду морпехов, которые охраняют повозки. Той ночью они побывали в стычке. Кое-кого подрезали, но на том и кончилось. Сейчас ни у кого нет сил доводить дело до конца, если понимаете, о чем я. Зашивать, впрочем, пришлось. Сейчас они подойдут.

Мосол меня звать…

Что-то тяжелое и твердое как камень ударило его в висок.

Ракл опустил палицу, а Сталл с Бестером оттащили тело в сторону. Пара десятков регулярных пехотинцев безучастно покосились на драку и поплелись дальше, как будто ноги были у них единственной живой частью тела.

Худ свидетель, становиться похожим на них Ракл не собирался.

– Телохранитель готов, – сказал он.

– Тс-с! – шикнул на него Бестер и указал на тянульщиков. – Залезай на повозку, только медленно и осторожно. Они так и так почувствуют лишний вес.

– Эти олухи уже давно ничего не чувствуют, – отмахнулся Ракл, но спешить не стал: подкрался к повозке, поставил ногу на ступеньку, ухватился рукой, слегка протащился по земле и незаметно пополз наверх – все как просил Бестер.

Вместе со Сталлом напарник растворился в темноте.

Пока что шло гладко. Где-то на этой повозке – возможно в самой середине – стояли бочонки из Блистигова особого запаса. Пора бы глотнуть. Ракл продолжал карабкаться, прижимаясь к баулам, ища, за что бы ухватиться. Вода была близко. Он уже чуял ее запах.

– Целиком треснула, – сказал Порес, выползая из-под повозки, и обратился к солдату, стоящему рядом: – Что здесь?

Бывший взводный повар почесал бороду.

– Масло для фонарей. Подковы. Воск. Смазка…

– Смазка? А тебе не приходило в голову, что ось нужно иногда смазывать?

– Берегли, сэр, на черный день. Наверное, зря.

Порес вздохнул.

– Ладно, освободи тянульщиков и гони вперед. Я еще погляжу, что тут осталось.

– Слушаюсь, только сомневаюсь, чтобы кто-то пришел это забрать.

Порес огляделся. Колонна уже ушла далеко вперед. Проклятье.

– Не важно. Где-нибудь среди одеял могут быть дети, уставшие или больные. Они и не в такие места забираются.

– Я тогда пойду, сэр?

– Давай. Догоняйте остальных.

– Слушаюсь.

Порес посмотрел бывшему повару вслед и, стараясь не замечать костер, который кто-то развел у него в горле, а также растущее чувство беспомощности, залез на повозку.

Бочонки со смазкой были почти пустые, едва ли несколько горстей наберется, – на ось так и так не хватило бы. Порес попытался отодвинуть бочку с подковами, но сил уже не было. Перебравшись через нее, он постучал по ближайшему баулу.