Рабанд пожала плечами.

– Веди, капитан, – едва слышно произнес Добряк.

Бальзам смотрел им вслед.

Смрад старался поспевать за проводником. Еще один т’лан имасс впереди откинул полог. Там горели фонари: дверцы открыты, фитили подняты и пылают. Пришлось порядочно вернуться – шагов на полсотни. Рядом покоилась осевшая повозка. В ярком свете Смрад увидел тело Пореса.

Тут повсюду кровь. Он не выживет. Смрад прошел мимо т’лан имассов и забрался под полог, где принялся осматривать рану Пореса. Артерия, прямо над сердцем. Это смертельно. Однако пульсация еще была, судя по тоненьким струйкам крови, бьющим из разреза. Было слышно и дыхание – прерывистое, хриплое. Боги, только бы не легкое.

– У меня здесь нет магии. – Смрад поднял глаза, но видел только иссохшие, безжизненные лица. Проклятье, от них помощи не дождешься.

Он снова посмотрел на Пореса.

– Да уж, всяких внутренностей повидал, – бормотал он себе под нос. – Живых и мертвых. Как-то у меня был наставник. Жрец, приготовлял покойников к похоронам. У него были довольно радикальные приемчики… Боги, почему бы и нет? Ему все равно помирать.

Смрад достал нитки с иголкой.

– Наставник говорил, что можно пережать артерию внутри и там же заново ее сшить. Не очень поможет, если пробито легкое. С другой стороны, кровавой пены на губах нет. Пока… Что ж, попробовать можно. – Он посмотрел на т’лан имассов. – Так, вы двое, раскройте рану пошире… Боги, ну и жуткие у вас пальцы.

– На наших руках нет ничего живого, – сказал один из мертвецов.

– А это тут при чем? – спросил Смрад.

– Мы не занесем в рану заразу, лекарь.

– Она уже наверняка попала туда с лезвия ножа.

– Кровотечение все очистило, лекарь. Для него сейчас опаснее твои руки и инструменты.

Смрад продел кишку в иглу.

– Тот жрец говорил так же. Только что вы предлагаете мне сделать?

– Ничего.

У Смрада на мгновение поплыло перед глазами, потом четкость вернулась. Невероятно. Я умираю, но пытаюсь спасти другого от смерти. Есть ли в этом хоть какой-то смысл?

Т’лан имассы присели к телу и раскрыли рану.

– Так, давайте глубже, мне нужно хорошо ее рассмотреть. Нет, так не пойдет, теперь я вижу только ваши пальцы.

– Лекарь, пускай один из нас раскроет рану, а второй найдет перебитый сосуд.

– Отличная мысль! Как нащупаете концы, пережмите их, чтобы прекратить ток крови, и держите на виду.

– Мы готовы, лекарь.

– Он потерял много крови. Он без сознания. Ничего не выйдет. Если он каким-то чудом до сих пор не умер, я вполне могу его прикончить. Или он сам умрет позже. Кровопотеря, инфекция… – Безжизненные, пустые глазницы повернулись в сторону Смрада, и он замолчал. – Да я так, проговариваю возможные риски… Эх, была не была.

Они ждали в стороне от колонны. Солдаты уже проковыляли мимо. Блистиг смотрел на остальных, скрестив руки на груди.

Подошли Добряк и Рабанд.

В свете Нефритовых путников над головой все отбрасывали резкие тени, а пустынный воздух казался мутным и не таким холодным. Ветра не было, все вокруг застыло.

Блистиг смотрел в глаза Добряку без колебаний.

– Я казнил предателя. Только и всего. Я сделал запас воды, предвидя большую нужду.

– Это понятно, – кивнул Добряк. – Сколько бочонков? Четыре? Пять?

– Для офицерского состава плюс для морпехов и тяжей, если останется. Да, немного, но хоть что-то… на какое-то время. Морпехи и тяжи превыше всего, а на остальных плевать. Разве адъюнкт не это имела в виду?

– Лейтенант Порес тебе не подчинялся, Блистиг.

– Правом судить предателей обладает любой офицер, заметивший преступление. Я действовал в строгом соответствии с уставом.

– Твою воду раздали детям из Змейки, – произнес Рутан Гудд. – По личному приказу адъюнкта.

– Это бред, капитан Гудд. Адъюнкт ничего про воду не знала.

Фарадан Сорт хмыкнула.

– Блистиг, тут все знали про твой схрон. Мы лишь ждали, когда ты зашевелишься. Воды больше нет, но это не важно. Ты вообще не имеешь права требовать то, чем никогда не владел. Так что если среди нас и есть предатель, то только ты, Блистиг.

Тот фыркнул.

– Вот в чем вы – все вы – заблуждаетесь! «Мы в одной лодке»! Чушь! Выходит, всем положена одинаковая порция – хоть Кулаку, хоть капитану, хоть распоследнему копателю, хоть самому адъюнкту, будь она проклята? Нет уж, мир не так устроен, и неспроста! Мы, благородные, заслуживаем большего, потому что у нас больше ответственности, больше знаний и больше талантов. На этом держится мир, друзья мои.

– А с каких пор ты у нас благородный, Блистиг? – уточнила Фарадан Сорт.

Тот скривился.

– Достоинство определяется не только рождением, Сорт. Вот ты, например, дезертировала со Стены, а теперь погляди на себя: Кулак. А Добряк и вовсе поднялся из рядовых пехотинцев, причем не в одночасье. Сколько десятков лет ты прозябал на вторых ролях, пока всех не пережил?

– Все это лишь подтверждает твою неправоту, Блистиг, – заметил Рутан Гудд. – Среди нас нет ни одного благородного – ну, за исключением адъюнкта.

– Она изменила своему статусу, – произнес Блистиг с холодной усмешкой. – Как видите, Охотники за костями гниют с головы.

– И что дальше? Ты собираешься всех убить?

– А зачем, Добряк? Мы и так трупы. Все предостережения оказались правдивыми. Пустыню не пересечь. Мы проиграли, окончательно и бесповоротно. – Он покачал головой. – Порес может быть мне благодарен. Я избавил его от мучений.

– Ждешь, что кто-то из нас поступит так же? – спросил Рутан Гудд.

Блистиг пожал плечами.

– Да пожалуйста. Мне уже все равно. Правда. Она и так всех нас убила. Если это будет твой клинок, капитан Гудд, то окажи любезность, сделай его похолоднее.

– Убивать тебя никто не станет, – произнес Добряк и, расстегнув перевязь с мечом, откинул ее в сторону. – Нас не зря ведь называют Кулаками. Давай вспомним, что на самом деле значит этот титул. Ты и я.

– Ты шутишь, старик?

Фарадан Сорт встревоженно посмотрела на Добряка.

– Ты что делаешь? Давай просто отволочем его к адъюнкту. Добряк!..

Но Добряк уже пер вперед, а Блистиг ему навстречу.

Они слишком ослабели, чтобы серьезно покалечить друг друга. Драка была жалким зрелищем. Ни одной ссадины, ни одного синяка. Три-четыре обмена ударами, и оба уже сидели на земле, тяжело дыша.

Добряк поднял глаза, и Блистиг швырнул в них песок, затем схватил Добряка за голову и опустил себе на колено.