Полонянки бестолково слонялись из угла в угол, не находясебе места.

И вот, наконец, одна из них, не скрываясь, всхлипнула.

Остальные словно бы только того и ждали, подземельеогласилось причитаниями.

У Лизы тоже защипало глаза от жалости. Ведь еще утром, ещечас, еще несколько минут назад у них оставалась надежда, которую всегда таитнеизвестность, а теперь ее робкий лучик погас во мраке подземелья.

И бедным женщинам оставалось только оплакивать свою долю,которая обещала быть столь же беспросветной, как эта тьма.

«Гюлизар-ханым! Гюлизар!.. Это ведь, кажется, означает«розочка». Ничего себе! Она больше похожа на кочан капусты»

Кто же она, эта Гюлизар-ханым? Уж очень почтительны были снею воины. Родственница султана? Или что-то вроде домоправительницы? А не топросто сводня, которая приводит все новых и новых красавиц на ложе похотливогомусульманина?

Одна из полонянок, Параска, присевшая в уголке рядом сЛизою, вдруг чуть слышно запела:

По тим боци огни горять – никому тушити.

По тим боци орда снуе – никому спыныты.

Зажурылась Украина, що нигде прожити,

Гей, витоптала орда киньми маленькие диты…

Тихий голосок ее вдруг налился слезами, задрожал:

Малых дитей витоптала, старых порубала,

Молодую челядоньку у полон забрала…

Песня оборвалась, и Лиза с облегчением перевела дух. Отэтого стона так стиснуло сердце, будто с камнем на шее подтащили ее к темномуомуту, но напоследок дали оглянуться на солнечный лужок, где под березонькоюстоит-поджидает милый друг, ясноглазый… Как будто все невыплаканные слезы вразподкатились к горлу. Нет, не время их выплакать! Лиза возблагодарила бога,когда тоненький голосок Параски оборвался. Неожиданно на смену ей пришла Ганка:

Як били б у меня крилечки, соловьини очи

Полетила б у дорогу темненькой ночи…

Она тоже не допела: ее заглушили дружные рыдания полонянок.

Этого Лиза уже не могла выдержать. Жалость к подругам вмигисчезла.

– Замолчите! – Она вскочила, зажимая ладонямиуши. – Замолчите! Воете, как волчицы!

– Да чтоб тебя черною стыдобою побило! – вдругзавизжала та самая Ганка, которая только что упоенно рыдала. – Ступа тычертова! Словно заодно с нехристями, слезу пролить не велит!

– Шелуди бы тебя шелудили! – яростно поддержала еевсегда смиренная, задумчивая Мотря.

А там и остальные принялись голосить что-то, перебивая другдруга.

Лиза так и обмерла. Вопят, словно она отняла у них что-тосвятое и неприкосновенное. Но ведь Лиза знала, что нельзя, нельзя позволитьотчаянию овладеть ими сейчас, когда завтрашний день должен полностью переломитьих жизнь. Да, их не ждет ничего хорошего. Но ведь он все-таки настанет,завтрашний день! Ведь они дошли до Кафы, они не лежат в балке, глаз невыклевало воронье, не моют дожди белые косточки. Они не валяются обугленные подсгоревшею кибиткою, не гниют на дне Волги; их не заносит поземка в глухом лесу!Что знают о предсмертном отчаянии эти хохлушки-полонянки?

Они не ведают, какое это счастье, каждый день жизни! Какоесчастье, если смерть не плетется неотступно следом, то и дело норовя заглянутьв лицо… Что они воют? Что хоронят? Былую жизнь? Но она – былая.

Она прошла уже, миновала, ее больше нет. Есть только завтра,и надо смотреть ему в глаза. Нельзя, невозможно сделаться жалкою добычеюотчаяния. Нельзя, невозможно, чтобы взор Провидения, устремленный на тебя,подернулся дымкою презрения!..

Она молчала, однако слезы и причитания других девушек стихлив подвале только под утро.

* * *

Чудилось, едва забылись сном, как загрохотал засов,заскрипела дверь, и в свете нарождающегося дня на пороге появиласьГюлизар-ханым.

– Вставайте! – хлопнула она в ладоши. – Подите водвор!

Ее появление было столь неожиданно, а голос столь свиреп,что невольницы, как стая перепуганных птиц, выпорхнули из подвала, спешапоскорее миновать насупленную, огромную Гюлизар-ханым.

Женщины очутились в уютном внутреннем дворике, вымощенномкамнем, уставленном по углам кадками с розовыми кустами. А посреди дворика былосделано углубление для водоема.

– Ну! – повелительно произнесла Гюлизар-ханым. –Все раздевайтесь и в воду, живо! Ну?

Полонянки стискивали на груди рубахи, сжимали между коленямиюбки. Жалобные причитания возобновились. Это так разгневало Гюлизар-ханым, чтоона выхватила из-за пояса татарскую плеть-камчу. Взмахнуть ею не успела, потомучто и она, и пленницы с изумлением уставились на Лизу, которая в это времяскинула свой изодранный терлык и кинулась в водоем, испустив при этом вопль,который нельзя было истолковать иначе, как знак исступленного восторга.

Лиза окунулась с головой, вынырнула и, хохоча, забила поводе ладонями, забыв обо всем на свете.

О счастье! О блаженство! Самое нежное объятие! Высшеенаслаждение! Студеные струйки, чудилось, бьют со всех сторон, проникая во всепоры ее грязного, потного, измученного тела. И если бы кто-то всемогущий грозноприказал ей: «Выходи из воды, или я поражу тебя молнией!» – она бы радостнозакричала: «Не выйду ни за что! Мечи свою молнию!»

Глядя на нее, полезли в воду и другие пленницы.

И вдруг это несравненное блаженство было нарушено. В ушивонзился такой оглушительный вопль и визг, что Лиза по пояс выскочила из воды.То, что она увидела, привело ее в ужас: свора бекштаков, высыпавших из ворот,окружила бассейн. С налитыми кровью глазами, с искаженными от вожделениялицами, похотливо урча, они тянулись к обнаженным, суматошно мечущимсяженщинам. И вот один из янычар свесился с бортика, вцепился в волосы Параски,которая оказалась всех ближе к нему, и грубо вытащил ее из воды.

Параска рванулась было, но бекштак сбил ее с ног сильнымударом и поволок за волосы в угол двора.

Распалившиеся крымчаки набросились на пленниц, так жебезжалостно вытаскивая их из воды и насилуя тут же, на каменных плитах. Женщинна всех не хватало. Оставшиеся без добычи торопили тех, кому повезло бытьпервыми.

Лиза так и оцепенела посреди водоема, расширенными глазамиглядя на этот содом. Какой-то бекштак жадно тянулся к ней с бортика.

Она метнулась вперед и так дернула за шею склонившегосякрымчака, что он ухнул в бассейн. Лиза в два сильных взмаха очутилась упротивоположного края водоема, вылетела из него как ошпаренная. И тут же едване свалилась обратно: прямо перед нею горой возвышалась Гюлизар-ханым с камчойнаготове.