– Да.

– Ты повторишь его в комнате шепотов, после того как скажешь им, что надо все забыть.

– Повторю.

– Теперь вот что: в школе есть записывающее устройство для камер видеонаблюдения?

– Да. В кладовке. Там есть диск.

– Верно. Запись будет на диске и, возможно, на запасном диске. Вытащи диски из устройства, Сет, положи их в ведро, налей туда несколько унций бензина, вынеси ведро во двор и подожги диски. Ясно?

– Ясно.

– Когда огонь догорит, выбрось то, что останется от дисков, в озеро. Сделаешь это?

– Сделаю. Вы сказали – значит я должен сделать.

– Да, я сказала. И еще одно. Когда выбросишь остатки дисков в озеро, возвращайся в свою комнату и ложись.

– Хорошо.

– Ты ляжешь, заснешь и забудешь все, что случилось этим вечером. Заснешь и забудешь меня и того, кто был со мной. Во время сна ты должен забыть о том, что случилось с детьми. Во время сна ты должен забыть все, что я сейчас сказала тебе.

Молчание.

– Сет?

– Да?

– Ты сделаешь все это?

– Конечно, – ответил он.

– Тогда начинай прямо сейчас.

– Начинаю.

– Auf Wiedersehen.

После разговора Джейн выключила анонимный телефон. Использовать его еще раз было рискованно. Она выкинет мобильник из машины по дороге в Теннесси.

Прежде чем они с Лютером вывели детей из гаража, она кратко рассказала ему о комнате шепотов. В течение разговора с Сетом Доннером он слышал только реплики Джейн, но знал уже достаточно, чтобы понять смысл ее действий. Несколько секунд он смотрел на Джейн так строго, словно она и в самом деле была настоящим криминальным гением, как утверждали журналисты.

– Когда, черт побери, вы сумели во всем разобраться и составить план?

– На ходу.

– Ну да, иначе никак.

– Мы можем проехать через Морнинг-Дав, забрать ваши вещи из мотеля, и все равно через полтора часа будем в Теннесси. А может, и через час с четвертью.

– Не гоните – или я слезу.

– Я думала, что в провинции шерифы не любят сидеть сложа руки.

– Черт побери, – сказал Лютер, – я готов в штаны наложить, когда подумаю, с кем мы связались. Прекратите меня смешить.

В Теннесси, на стоянке для грузовиков, они заполнили баки и купили для всех лимонад, но не стали выводить ребят в туалет. Это отложили до 10:40 – времени прибытия к придорожному месту для отдыха, где их никто не увидит и не спросит, почему дети в одних носках.

Чтобы отпугнуть воров и злоумышленников пострашнее, туалет и прилегающие заросли были освещены так ярко, что все место казалось нереальным, как стилизованная театральная декорация. Черные тени, белый свет, нелепые геометрические формы, должно быть, символизировали нечто глубинное, словно здесь собирались играть страшно скучную авангардистскую пьесу.

Камеры не беспокоили Лютера. В таких местах видеооборудование не работает половину всего времени. Объективы чистят редко, часть камер – бутафорские: дешевый способ отпугнуть хищников и успокоить жертв.

Поодаль от туалетов стояли два бетонных стола. Над ними нависали ветви лип, еще не совсем голые, но с частично облетевшей листвой. Лютер сел на скамейку, чтобы позвонить со своего анонимного телефона на анонимный телефон Ребекки. Та ответила сразу же, и он сказал:

– Ты знаешь, я люблю тебя больше жизни.

– Ты меня пугаешь.

– Не хочу, но придется. Все гораздо серьезнее, чем я мог себе представить.

Помолчав, она спросила:

– Это все, что ты хочешь мне сообщить?

– На большее нет времени. Дело серьезное, и я не знаю, что будет с нашей семьей, с нашим будущим. Пока мы не поймем, в какую сторону все движется, надо готовиться к худшему.

Он сказал ей, что нужно делать, и лишний раз убедился в доверии к нему Ребекки, в ее сообразительности и отточенном инстинкте выживания: она не возражала, не спрашивала, почему так надо, каждый раз чувствуя, что так надо, и все.

Закончив говорить по телефону, он посидел некоторое время в ночной тени липы, вдыхая аромат жимолости, слушая, как древесные лягушки и кузнечики переговариваются между собой. Мир никогда не казался ему таким удивительным, как сейчас. Сидя среди благословенной природы, он посмотрел на асфальт парковки, такой безжизненный в холодных лучах яркого света, и попросил Господа даровать ему мужество и милосердие, а если это слишком много, хотя бы только мужество.

Харли Хиггинс сидел на переднем сиденье, с пристегнутым ремнем безопасности, и бормотал что-то в глубоком сне. Салли и Нора спали на заднем сиденье, а Дженни Бун устроилась среди чемоданов, в багажнике, перед откидной дверью.

Из Нэшвилла в Мемфис, потом в Литл-Рок, оттуда – в западный Арканзас, под небом, где тучи уступили место луне и звездам. Только Джейн не спала в своем «форде». После кофеиновых таблеток и энергетических напитков глаза у нее стали совиными, а сердце окрылилось после спасения восьмерых детей из этого города про́клятых. В течение многих тяжелых недель она жила даже не надеждой, а решимостью: бросаясь в объятия надежды, ты рискуешь столкнуться с разочарованием, а от разочарования недалеко до поражения. Эликсир надежды, замешанный на этой победе, помог залечить недавние душевные раны.

Лютер знал маршрут и пункт назначения, и все же они договорились о тех местах по дороге, где он и Джейн смогут встретиться, если слишком отдалятся друг от друга. У обоих были анонимные телефоны для связи.

Надо было поскорее избавиться от машины, взятой напрокат на имя Лютера, и добыть другую, без навигатора. Ехать через северный Техас в Ногалес, штат Аризона, к Энрике де Сото, у которого она купила «форд», ей не хотелось.

Альтернатива имелась здесь, в Арканзасе, хотя Джейн рисковала, заявляясь в это место без предупреждения. Кроме того, везти туда детей было небезопасно. Впрочем, в мире с каждым днем становилось все меньше мест, где дети были бы в полной безопасности.

В среду, с первыми холодными лучами солнца, помощник шерифа Роб Стассен вывел «бьюик-универсал» 1961 года выпуска из сарая, где стояли машины – его и Мелани. У него был «форд», пикап с двойной кабиной, который он любил так же сильно, как жену, но меньше кота; у Мелани – «хонда», а «бьюиком» пользовались оба, хотя и не часто. Роб давно собирался привести «бьюик» в первозданный вид, но пока занимался только механикой. Ездила машина хорошо, но ее стремительный корпус требовал мелких работ – точечного удаления ржавчины, – и поэтому машина была покрыта не сверкающей эмалью, а серой грунтовкой. Роб смущенно вылез из кабины и протянул ключи Ребекке Тиллмен.