с дерева), папа вынес в сад самую большую соковыжималку, и все стали готовить мусс.

Муми-тролль вертел ручку, мама клала яблоки в соковыжималку, а папа носил банки с муссом на веранду. Малышка Мю сидела на верхушке дерева и распевала Великую Яблочную Песню.

Внезапно раздался звон стекла.

Бац! И посредине садовой дорожки уже лежит высокая горка мусса, ощетинившаяся осколками стекла. А рядом с горкой мелькнули лапки Нинни, которые быстро побледнели и исчезли.

— Вон что! — произнесла мама. — Это — та самая банка, которую мы всегда отдаем шмелям. А теперь нам не придется тащить её на луг. И бабушка моя всегда говорила, что если уж земле приходится выращивать плоды, то надо делать ей ответный подарок в конце осени.

Лапки Нинни вернулись назад; над ними уже торчала пара худеньких коленок. Над коленками смутно мелькал подол коричневого платьица.

— Я вижу её ножки! — закричал Муми-тролль.

— Поздравляю! — сказала малышка Мю, выглядывая с верхушки яблоневого дерева. — Все наладится. Но почему она ходит в таком табачно-коричневом платье, одна Морра знает.

Мама, кивнув самой себе головой, подумала о своей мудрой бабушке и о её лечении Безошибочными Домашними Средствами.

Нинни едва слышными шагами кралась за ними целый день. Они оборачивались при звуках колокольчика, следовавшего за ними по пятам, и Нинни уже не казалась им такой чудной.

Вечером они почти забыли про неё. Но когда все легли спать, мама вытащила из своего сундука пунцовую шаль и стала шить из неё маленькое платьице.

Когда платьице было готово, мама отнесла его в восточную мансарду, где свет был погашен, и осторожно повесила платьице на стул.

Затем подрубила оставшуюся материю и вывязала из неё бант для волос.

Маме было страшно весело. Это было все равно, что снова шить платья кукле. А самое интересное — даже не знать — золотистые или черные волосы у этой куклы.

Назавтра Нинни надела на себя новое платьице. Она была видна уже до самой шейки и, спустившись вниз к утреннему кофе, сделала книксен и пискнула:

— Большое спасибо!

Все семейство так взволновалось и смутилось, что никто не нашелся, что сказать. И кроме того, никто толком не знал, куда надо смотреть, когда разговариваешь с Нинни. Все, конечно, пытались задержать взгляд чуть повыше колокольчика, где, предположительно, были глазки Нинни. Но, по правде говоря, взгляд соскальзывал вниз и задерживался на том, что можно было видеть. А это было не совсем вежливо.

Папа откашлялся.

— Так приятно, — начал он, — что малютку Нинни сегодня видно гораздо лучше. Чем больше видишь, тем радостней…

Громко расхохотавшись, Мю постучала ложкой о стол.

— Хорошо, что ты начала говорить, — заметила она. — Если бы тебе было еще что сказать! Может, ты знаешь какие-нибудь интересные игры?

— Нет, — пискнула Нинни. — Но я слышала, что кое-кто на свете умеет играть.

Муми-тролль был в восторге. Он решил научить Нинни всем играем, какие только знал сам.

Выпив кофе, они втроем спустились вниз к реке и начали играть. Но Нинни оказалась совершенно несносной. Она приседала и делала книксены и совершенно серьезно произносила: «Ясное дело», причем произносила очень приятно и естественно, но при этом все совершенно определенно понимали, что играла она из вежливости, а вовсе не ради забавы.

— Ну беги же! — кричала Мю. — Выходит, ты даже прыгать не умеешь!

Тоненькие ножки Нинни послушно бегали и прыгали. Затем она снова застывала на месте, свесив руки. Пустой вырез платья чуть пониже колокольчика казался каким-то особенно беспомощным.

— Ты что, ждешь, пока тебя похвалят, а! — кричала Мю. — Чего ты такая дохлая? Хочешь, чтобы я тебя поколотила, а?!

— Лучше не надо! — покорно пискнула Нинни.

— Она не умеет играть, — озадаченно пробормотал Муми-тролль.

— Она не умеет злиться, — сказала малышка Мю. — Это — её главный недостаток. Послушай, ты, — продолжала Мю, подступив вплотную к Нинни и бросая на неё грозные взгляды, — у тебя никогда не будет собственного лица, пока ты не научишься драться. Ну поверь мне!

— Ладно! — согласилась Нинни, осторожно отступая назад.

Но от её согласия лучше не стало. Под конец они отказались от мысли научить Нинни играть. Забавные истории ей тоже не нравились. Она всегда смеялась невпопад. И это действовало удручающе на того, кто рассказывал. Так что её оставили в покое.

Дни шли, а у Нинни по-прежнему не было лица. Все уже привыкли к тому, что её пунцовое платьице следует по пятам за Муми-мамой. Стоило маме остановиться, как звон серебряного колокольчика тут же умолкал, но, как только она снова шла вперед, он начинал звонить. Чуть повыше платьица колыхался в воздухе пунцовый бант. Это производило довольно странное впечатление.

Мама по-прежнему вливала в Нинни бабушкино Безошибочное Домашнее Средство, но ничего не помогало.

Тогда, отложив Домашнее Средство в сторону, она решила, что обходились же в старину без головы и, быть может, Нинни не очень-то красива.

Теперь каждый мог сам по-своему представить себе её мордашку, а это иногда способствует более близкому знакомству…

В один прекрасный день все семейство отправилось на пляж, чтобы вытащить на берег лодку; приближалась зима. Пока шли лесом, колокольчик Нинни, как всегда, звенел у них по пятам, но, когда семейство спустилось к морю, она внезапно остановилась.

Потом легла навзничь в песок и захныкала.

— Что это с Нинни? Она чего-нибудь боится? — спросил папа.

— Может, она никогда раньше не видела моря?! — сказала мама.

Нагнувшись, она о чем-то пошепталась с Нинни. Потом, снова выпрямившись, сказала:

— Да, она видит море впервые и думает, что оно слишком большое.

— Из всех идиотских детенышей… — начала было малышка Мю, но мама, строго глянув на неё, сказала:

— На себя оборотись… А теперь вытащим лодку на берег.

Они вышли на мостки купальни, где жила Туу-тикки, и постучались.

— Привет! — поздоровалась Туу-тикки — Как поживает дитя-невидимка?

— Не хватает только мордочки, — ответил папа. — Сейчас она как раз немного не в себе, но это, наверное, пройдет. Ты не можешь подсобить капельку с лодкой?

— Ясно, могу, — сказала Туу-тикки.

Когда лодку вытащили на берег и перевернули килем кверху, Нинни тихонько подкралась к кромке воды и застыла неподвижно на мокром песке. Её оставили в покое.

Усевшись на мостки, мама стала глядеть вниз, в воду.

— Ух, какой холодной кажется вода, — сказала она. И, чуть зевнув, добавила, что у них давненько не случалось ничего интересного.

Подмигнув Муми-троллю, папа скорчил жуткую гримасу и начал медленно подкрадываться к маме за её спиной.

Конечно, он вовсе не собирался бросить её в море, как частенько делал, когда она была молодая. Может, он даже