— А продукт, он вреден для здоровья?

Барч опустил голову.

— Я спрашиваю, продукт вреден для здоровья? — добивался ответа комиссар.

— Я не знаю. Я правда не знаю, — пролепетал Барч и через секунду осмелился добавить: — Я, во всяком случае, наш сыр не ем.

Клуфтингер немедленно дал задание секретарше подготовить материалы для скорейшего отзыва с рынка продукции фирмы Шёнмангера. Он глубоко вздохнул, чтобы унять поднимающийся гнев. Эти нечистоплотные дельцы ради прибыли ставят на карту жизнь и здоровье ни в чем не повинных людей. Подождав, когда в осадок выпадет лишь презрение, комиссар продолжил допрос:

— Вахтер хотел соскочить? Почему вы его убрали? Или это сделал младший Лутценберг?

Барч пришел в ужас. Только теперь до него дошло — он здесь не из-за фальсифицированного молока.

— Послушайте, — он вложил в голос всю убедительность, на которую оказался способен, — я принимал участие в той афере, это правда. Но Богом клянусь, я в жизни никого и пальцем не тронул! Признаю, убрал пару файлов из компьютера Вахтера до прихода полиции. И это все.

— А у нас два трупа.

Внезапно дверь распахнулась, и в кабинет ворвался запыхавшийся Штробль:

— Ушел!

— Кто? — не понял Клуфтингер.

— Шёнмангер. Петер Шёнмангер. Его нигде нет.

— Черт бы вас побрал с турецким пашой в придачу! Этого еще не хватало! Роланд, садись на телефон. Евгений, держи связь с коллегами в Кругцелле. И кто-нибудь уберет наконец с глаз моих этого Барча?! Фрейлейн Хенске, немедленно соедините меня с Карлом Шёнмангером!

В недавно еще тихом президиуме началось настоящее столпотворение. Каждый спешил выполнить полученное задание. На телефоне шефа снова загорелась красная лампочка.

Старший Шёнмангер пришел в ужас от всего, что ему сумбурно поведал комиссар, но и он не знал, где его сын. Последнее, что Клуфтингер услышал, прежде чем положить трубку, было: «Боже, мой мальчик…»

Десять минут спустя появился возбужденный Штробль.

— Есть! Он забронировал билет до Бразилии. Из Мюнхена. Самолет вылетает… — он бросил взгляд на часы, — через три с половиной часа.

Клуфтингер тоже посмотрел на часы:

— Успеем. Пошли!

Через четверть часа Клуфтингер со Штроблем тряслись на задних сиденьях полицейской машины, передние занимали полицейские в форме. Они уже находились где-то между Марктобердорфом и Кауфбойреном на автобане В12. Оповещенные коллеги из мюнхенской полиции в эти минуты, вероятно, уже подъезжали к аэропорту. Молчание длилось долго, каждый думал о своем. За окнами проносились дивные пейзажи в свете ясного солнечного дня.

Первым заговорил Штробль:

— Барч или младший Шёнмангер, как думаешь?

— Будешь смеяться, но я как раз прокручиваю в голове то же самое. Не знаю. Право, не знаю. Под подозрение попадают оба. Но этот «химик» оказался так напуган одной только мыслью… — Клуфтингер покачал головой.

Снова повисла тишина. Ее нарушали только гул мотора и потрескивание рации, в которое время от времени вплетались обрывки фраз. Как только появился указатель «Аэропорт имени Франца-Йозефа Штрауса — 5 км», оба дружно глянули на наручные часы. Лихо домчали! До вылета еще полтора часа.

Перед зданием аэропорта уже стояли полицейские машины. К кемптенским коллегам подошел человек в форме и, представившись руководителем опергруппы Франком Вурмом, проинформировал, что две дюжины бойцов — половина в штатском — прочесывают аэропорт.

— Парень’т н’с нъ’дет, — гордо отрапортовал он.

Клуфтингер закатил глаза: ему почудилось, будто рядом стоит его непосредственный начальник Дитмар Лоденбахер.

При входе в здание Клуфтингер ощутил легкий ветерок и тут же оценил приятный микроклимат гигантского сооружения. Здесь оказалось прохладнее, чем снаружи, где температура приближалась к тридцатиградусной отметке, но не так промозгло, как в большинстве помещений, снабженных системами кондиционирования. Он был очень чувствителен к подобным перепадам.

— Можете занять наблюдательную позицию у нужной стойки регистрации, если хотите, — предложил Вурм на своем ужасающем диалекте. — Там рядышком есть бар-бистро. — И, не встретив возражений, сунул Клуфтингеру в руку рацию. — Будем на связи!

Он мгновенно испарился, а Клуфтингер и Штробль двинулись к месту наблюдения — вдруг им повезет обнаружить подозреваемого раньше?

Клуфтингеру нравилась деловая суета аэропортов: гомон многочисленных языков, мелькание на табло прибытия и отправления рейсов, реклама с изображением самых привлекательных курортов мира, девушки в форме стюардесс, — все это приводило в экстаз. Правда, сам он летать не любил. Честно сказать, вообще не летал. Зато никогда не отказывал в просьбе кого-то отвезти или забрать из аэропорта.

— Вон там, наверное, — прервал его размышления Штробль.

Впереди стальным антуражем и неоновой надписью сверкал бар «Бистро Сэмми». С первого взгляда стало понятно: уродливое сооружение, несмотря на всю «современность», совсем не вписывается в новаторскую, но удивительно прекрасную архитектуру здания. Клуфтингер где-то читал, что архитектор даже подал жалобу на «обезображивание» его проекта.

Оба заняли места на крутящихся табуретах у стойки так, чтобы просматривался нужный сектор зала регистрации. Бармен, определенно турок, подал карту напитков, по которой Клуфтингер рассеянно скользил взглядом, все внимание концентрируя на стойке авиакомпании, в которой Петер Шёнмангер заказывал билет. Внезапно его взгляд остекленел.

— Что? Три с полтиной за чашку кофе? — взревел он. — У вас цены, что, все еще указаны в дойчмарках?

— В аэропортах всегда так, — неуверенно попытался урезонить шефа Штробль.

— Быть такого не может! За эту цену я могу… — он быстро подсчитал в уме, — дома выпить сорок чашек! Ладно, скостим за электричество и воду, все равно получается тридцать. Они тут в своем уме?

Клуфтингер никак не мог успокоиться. По поводу цен он фонтанировал редко, как правило, не влезал в эту сферу, поскольку покупки совершала в основном Эрика. Но он прекрасно знал: евро восемьдесят за кружку светлого пшеничного пива после репетиции — уже являлось перебором. Такое он позволял себе только за компанию. Но три с половиной евро за чашку кофе — это уже ни в какие рамки! Он все больше входил в раж, к мучительному смущению своего подчиненного.

— Обычное дело, — прошептал Штробль, — не кипятись.

Но Клуфтингера уже несло. На время он даже забыл, зачем сидит в этом баре.

— Черт вас подери со всеми турками! Чашка прилагается к содержимому? Или вы продаете литрами?

Невозмутимый бармен наконец понял причину недовольства клиента. Похоже, на его веку это случилось не в первый раз.

— Послушайте, не я устанавливаю цены. Я только обслуживаю. Но если вам слишком дорого, возьмите воду. Всего два пятьдесят.