— У вас все в порядке, Берт?

— Жизнь идет так, как должна идти. — Он похлопал меня по руке. — Был рад тебя повидать, сынок. Не сдавайся.

— В данном расследовании?

— Во всем, что имеет значение.

Я съехал с холма и посмотрел в зеркало заднего вида. Берт продолжал стоять у обочины. И устало махал мне рукой.

Да, он определенно чем-то озабочен, подумал я уезжая. И эти странные перемены настроения — слезы. Раньше Берт вел себя иначе.

Намек на угасание.

Впрочем, вполне в рамках возрастной нормы.

Как если бы он проверял себя. Возможно, так и было.

Человек, производящий впечатление, но напуганный…

Он несколько раз называл меня сынок. И я вдруг понял, что во время долгих рассказов о приключениях и путешествиях он лишь один раз упомянул о браке — и ни разу о детях.

Одинокий человек в доме, полном игрушек. Если мне суждено дотянуть до его лет, какой будет моя жизнь?

Я вернулся домой перед самым наступлением темноты, с головой, полной сияния фар, и легкими, в которых клубился смог. Огонек на автоответчике не горел, но два сообщения мне оставили: кто-то мечтал продать мне страховку от землетрясения, а также просили позвонить доктору Эллисон Гвинн.

В офисе Эллисон по телефону мне ответила молодая женщина:

— Привет, доктор Делавэр, меня зовут Конни Мартино, я партнер доктора Гвинн. Сейчас у нее прием, но она просила передать, что хочет с вами поговорить. Ее последний пациент уйдет в восемь часов, и вы можете подъехать в офис. Или предложить свой вариант.

— Мой вариант — восемь часов в офисе.

— Отлично. Я передам.

В семь сорок я направился в сторону Санта-Моники. Здание, где работала Эллисон Гвинн, находилось на Монтана-авеню, к востоку от расположенных вдоль берега модных магазинчиков и бледных одноэтажных домов, построенных в конце сороковых в стиле модерн, со скругленными углами, решетчатыми окнами и оранжевым освещением. Перед входом выделялась небольшая клумба с красодневом, ночь отбелила лепестки цветов. Внутри оказалось четыре кабинета: три врача-гинеколога, пластический хирург, дантист, а в самом конце коридора «Э. ГВИНН, д.ф., и ПАРТНЕРЫ».

В приемной Эллисон было пусто, пахло пудрой, духами и едва заметным напряжением. Повсюду мягкие кресла, толстые ковры на полу, на стенах гравюры с морскими пейзажами, все вокруг окрашено в сдержанные оттенки бежевого и цвета морской волны, словно кто-то пытался навести вас на мысли о пляже. Галогеновые светильники выделялись пятнами золотисто-белого сияния — пляж в сумерках. На столиках аккуратными стопками лежали журналы. Возле трех красных кнопок значились фамилии Эллисон и двух ее партнеров: К. МАРТИНО, м.г.н., и Е. БРАКТ, д.ф. Я позвонил, и через несколько мгновений Эллисон открыла дверь.

Черные волосы собраны на затылке в хвостик, темно-синее платье из крепа, доходящее до колен, на ногах матовые коричневые сапоги. Круглое глубокое декольте открывает шею и ключицы. Тщательный макияж. Те же бриллиантовые украшения на руках, шее и в ушах, но в больших голубых глазах затаилась тревога.

Когда мы встречались в первый раз, Эллисон смотрела мне в глаза. Сейчас ее страшно интересовало что-то над моим левым плечом.

— Извините, что заставила вас проделать такой дальний путь, — сказала она, — но мне не хотелось говорить по телефону.

— Ничего страшного, я располагаю временем. Она приподняла брови.

— Что ж, тогда заходите.

Оказалось, что кабинет Эллисон отделан и освещен с использованием тех же тонов, что и приемная. Комната была достаточно большой, чтобы проводить в ней занятия по групповой терапии, однако обстановка явно предназначалась для индивидуальных бесед. В углу письменный стол, диван и пара удобных мягких кресел, расположенных друг напротив друга. Она села в одно из кресел, я устроился в другом. Синее платье обтянуло тело, стала заметна линия бедер и грудь.

Вспомнив историю отношений Эллисон с Майклом Ларнером, я заставил себя подумать о чем-нибудь другом.

— Возможно, это не имеет особого значения, но, учитывая, насколько серьезно то, чем вы занимаетесь, я решила вам все рассказать.

Эллисон слегка повернулась, позволив мне оценить другие достоинства своей фигуры. Однако она не пыталась меня соблазнить — ее губы были плотно сжаты.

— Я с благодарностью приму любую помощь, — ответил я.

Эллисон пожевала нижнюю губу, ее руки слегка расслабились, и она покачала головой.

Мы молчали. Два психиатра оценивали тишину.

— После нашего разговора я кое-что вспомнила. Возможно, тогда это не запечатлелось в моей памяти… Я не могу утверждать наверняка, но вскоре после того, как Уилли Бернс покинул «Школу успеха» — возможно, через неделю, — я встретилась с ним. Я имею в виду Ларнера. Он был рассержен из-за Уилли. Возбужден. Я почувствовала его настроение, когда он позвонил, он показался мне жутко злобным. Однако я не задумывалась об Уилли, поскольку мне хватало собственных проблем… — Она вновь пожевала губу. — Позвольте мне вернуться немного назад…

Эллисон распустила волосы, встряхнула головой, и черная волна упала ей на плечи, потом она вновь связала блестящие пряди в хвост. Подобрав под себя ноги, Эллисон опустила взгляд.

— Ларнер уже довольно давно меня преследовал. Все началось вскоре после того, как я начала там работать. Он не позволял себе ничего вульгарного — взгляды, улыбки, замечания относительно моей манеры одеваться: как мило я выгляжу, какая я симпатичная и привлекательная девушка. Проходя мимо, он мог погладить меня по голове, задеть бедро или похлопать по щеке. Я понимала, что происходит, но не знала, насколько это… неправильно. — Она провела рукой по волосам. — Я не хотела уходить из «Школы успеха», считала, что работа там будет для меня полезным опытом. Впрочем, что я могла сказать — ведь Ларнер ничего особенного не делал.

— Хитро, — заметил я.

— Хитро, коварно и омерзительно. Я пыталась его избегать. В основном у меня получалось. Но в тот день… в понедельник, я запомнила, поскольку выходные провела на пляже и немного загорела. Уилли Бернс не показывался неделю или даже больше. Я помню, что спросила насчет него, поскольку после его исчезновения в школе стало непривычно тихо. Во время работы он обычно напевал себе под нос какие-то блюзы. Уилли всегда выглядел одуревшим от наркотиков, но у него был хороший голос. К тому же он отличался дружелюбием, неизменно улыбался и говорил: «Привет».

— Он со всеми держался доброжелательно?

— С учениками. Вроде бы его любили, хотя мне казалось, что многие над ним посмеивались. Поведение Уилли менялось лишь в тех случаях, когда он оказывался рядом с Кэролайн. Так или иначе, но он исчез, и его работу стала выполнять пожилая женщина — латиноамериканка, не владеющая английским. Я спрашивала, что произошло с Уилли, но никто ничего не знал.