К лету 1567 года гугеноты окончательно уверились, что между испанцами и Екатериной существует тайный сговор — использовать нанятые войска против них. Положение обострилось, когда Карл не стал распускать своих наемников, хотя угроза вторжения миновала, ибо Альба с армией уже прибыл в Нидерланды. Сообщалось о случаях нападений протестантов на католиков в провинциях. Вожди гугенотов при дворе ощутили холодок, когда милости Екатерины стали сходить на нет, и королева начала намекать на то, что готова пойти на жесткие меры для усмирения разгула реформатов. В Памьере, близ Тулузы, протестанты проявили звериную жестокость, поубивав местных монахов и изгнав из родных мест горожан-католиков. Королева-мать высказалась в адрес гугенотов: «…ведут себя хуже, чем турки». Еще больше устрашали протестантов просачивающиеся из Нидерландов сообщения о жестокости Альбы-усмирителя. Он учредил судилище, впоследствии названное Кровавым трибуналом, предусматривавшее убийство сотен повстанцев и мирных кальвинистов. В поместье Хэтфилд-Хаус (где Елизавета I в 1558 году узнала о том, что трон Англии достался ей), сохранились гравюры, изображающие эти леденящие душу массовые казни.

Арест двоих предводителей восставшего дворянства, графов Эгмонта и Горна, казненных в июне 1568 года, доказал — для Альбы и его режима не существует привилегированных сословий. Немудрено, что казнь знатных дворян еще сильнее напугала предводителей гугенотов к югу от границы. Какая судьба ждет их самих? Они снова выразили протест против присутствия в стране швейцарских наемников, заявляя: в этом случае они никак не могут гарантировать мира со своей стороны. Екатерина пообещала Конде, что лично будет следить за соблюдением условий Амбуазского эдикта и наказывать любого, кто попытается поставить себя выше закона. Но, к несчастью, о наемниках она не сказала ничего.

Не удовлетворенный этим, Колиньи потребовал объяснений от своего дяди. Коннетабль отвечал так: «Король заплатил им; он желает видеть, на что пошли его деньги». Этот простой ответ был правдивым, как выяснилось, когда Екатерина устроила военный смотр для развлечения сына.

Двор находился в Монсо, к юго-западу от Парижа, и швейцарцы продефилировали там на параде. Протестанты же решили, что это делается специально, дабы усыпить их бдительность. Поползли слухи, будто Екатерина проводила в Монсо тайную встречу, отдав приказ арестовать гугенотских вождей, а значит, их жизни угрожала непосредственная опасность. Началась паника. Не выдержав напора противоречивых слухов, протестанты стали вооружаться и готовиться к войне. Их план был прост: вначале захватить Екатерину, Карла, герцога Анжуйского и кардинала Лотарингского, возглавившего гизовскую группировку после смерти старшего брата. Затем взять несколько крупных городов, превратив их в гугенотские крепости, и поднять войска, чтобы «разорвать швейцарцев на куски».

Неподалеку от резиденции короля, в замке Валлери, принадлежавшем Конде, вожди гугенотов тщательно разрабатывали свой план. Он уже был готов, а Екатерина, распорядившись не трогать никого из них, наслаждалась отдыхом в Монсо и прекрасной погодой ранней осени, благодушно считая, что все идет отлично. Но уже 18 сентября она получила известия о том, что гугеноты готовятся воевать. Люди Екатерины обнаружили около полутора тысяч солдат близ Шатильона. Королева послала Артюса де Косее, одного из своих офицеров, проверить правильность сообщений, и написала Форкево, французскому послу в Мадрид, следующее: «Мы отделались лишь небольшим испугом, и теперь все прошло». Решив остаться в своем любимом Монсо охотиться и отдыхать, хотя замок был слабо защищен от нападения, случись таковое, она уверяла королевского наместника в Дофинэ: «…пока все мирно, спасибо Господу». Екатерина все еще выдавала желаемое за действительность, протестанты завершали подготовку к войне. Прибыло новое предостережение от испанцев из Брюсселя о готовящемся нападении, но и его Екатерина оставила без внимания, решив, что ее просто пугают. Коннетабль, веривший, что его сеть разведки все еще работает исправно, усыпил ее беспокойство, заявив: «…даже сотня всадников не может собраться вместе, чтобы я не заметил этого». К несчастью, дни, когда самовосхваление Монморанси имело под собой почву, давно миновали. Сечас же он не нашел ничего лучшего, как заявить, что «распространение тревожных слухов будет караться смертной казнью».

А вскоре у этих слухов появилось подтверждение: множество солдат было собрано в местечке Розэ-ан-Бри. Екатерина не могла больше игнорировать страшную правду; ее мечта о мире на французских землях рассеялась как дым. 26 сентября 1567 года двор переехал в хорошо укрепленный и относительно безопасный городок Мо, неподалеку от Парижа. Королева-мать немедленно послала за швейцарцами, расквартированными в Шатотьерри. Тем временем пришли новости: Перонн, Мелен и другие города атакованы гугенотами. Стало еще хуже, когда войска восставших хлынули на дороги, ведущие к Мо. Неспособная понять, что сподвигло гугенотов взяться за оружие, Екатерина заявила: она «потрясена» и «не видит причин» тому, что сама она назвала «постыдным предприятием». Позже оно получит название «Сюрприз в Мо».

В три часа утра 27 сентября швейцарские войска прибыли туда, где находилась королева. Воспользовавшись советами Гизов, Екатерина решила выступить на Париж, не рискуя подвергнуться осаде в Мо, хотя Л'Опиталь и коннетабль были против. В центре квадрата, образованного рядами солдат, среди «леса швейцарских пик», королева-мать с детьми, родственниками и наиболее влиятельными вельможами, двинулась к столице. Кавалерия мятежников несколько раз с налету атаковала процессию, но швейцарцы успешно отбивали нападения. Наконец решили, что король, Екатерина и ее дети двинутся спешно вперед в легких каретах с небольшим отрядом охраны. В четыре часа утра они прибыли в Париж, а остальные догнали их позднее. Не очень привлекательное зрелище представляли собой вельможи, когда они — испуганные, изможденные, запыленные (многие проделали весь путь пешком) — появились на улицах столицы. Во время этого стремительного броска Екатерина смотрела, как Карл плачет от ярости, обещая, что с этого дня «никому не позволит снова напугать его и клянется преследовать мятежников повсюду, в их домах и постелях. Он собирался сделать закон обязательным для всех, будь то низшие или высшие».

Разочарованные успешным побегом королевского семейства, гугеноты остановились близ Парижа в Сен-Дени и готовились осаждать город. Они перекрыли пути снабжения продовольствием по Сене. Желая выиграть время, чтобы разобраться в обстановке и обдумать, как поступать дальше, Екатерина послала Л'Опиталя к Конде. Ей нужно было выяснить цели восставших. Принц, получив предложение полной амнистии, если распустит и разоружит своих людей, презрительно заявил: этого недостаточно. Представив себя вождем угнетенного народа, он потребовал: пусть король первым распустит свои армии и полностью разоружится. Конде настаивал на полном претворении в жизнь Амбуазского эдикта, немедленном созыве Генеральных штатов и повсеместном снижении налогов. Французы, заявил он, страдают от жадности иностранцев и «итальянцев», а ведь в королевстве даже нет войны. Это последнее утверждение звучало недвусмысленным выпадом в адрес Екатерины, намекавшим на дорогостоящую роскошь ее двора, займы у итальянских банкиров и пр.