Но в Лешкину квартиру все равно решила лезть, так как бывшего следовало вывести на чистую воду. Хотя бы за то горе, что он принес матери. За то, что выкрал моих детей. За то, что мою внешность исказили до неузнаваемости: ведь еще неизвестно, как все это будет выглядеть после того, как заживут ссадины и пройдет отек. Неужели придется делать пластику?

Настроенная решительно, я припарковала «Запорожец» в заранее оговоренном месте. Саша-Матвей тут же выскочил из ближайшей подворотни и юркнул ко мне на переднее сиденье. На плече у него висела довольно вместительная сумка – гораздо большая по размеру, чем та, что была сегодня утром.

– Вы общественным транспортом добирались? – Я удивленно посмотрела на него.

– Ничего страшного. Зачем нам две машины? Обратно поедем на вашей. Она не привлекает ничье внимание.

Я была без сумочки (зачем она мне?), деньги и документы положила в большой нагрудный карман отцовской джинсовой куртки, которую и надела из-за вместительных карманов. Никаких приспособлений взломщика у меня с собой не было: надеялась на Сашу-Матвея.

Он мои надежды оправдал.

Мы пешком направились к квартире, выкупленной скандальным еженедельником, где, к моему удивлению, несмотря на поздний час, увидела продолжающуюся трудовую вахту. Поскольку мне неоднократно доводилось бывать в издательствах (пусть и не газет, но тем не менее), обстановка показалась до боли знакомой. Я вопросительно посмотрела на Сашу-Матвея. Он усмехнулся и заявил, что специально решил показать мне эту квартиру – раз уж мы окажемся рядом. Более того, ему требовалось кое-что забрать из своего стола.

– У вас здесь что, редакция «Скандалов»?

Журналист кивнул с довольным видом.

– А тот адрес, что печатается на последней странице? И телефоны?..

– У «Алойла» же тоже два офиса, Оля, – заметил журналист. – Правда, из других соображений. В нашу официальную контору приходят люди – и с информацией, и скандалить. У нас там для этих целей посажены девочки-секретарши и могучие охранники. Ведь тот офис неоднократно громили верзилы в камуфляже, один раз подожгли, один раз заливали водой из брандспойтов (кроме пожара), туда приносят повестки в суд, и там появляются налоговые инспекторы. А здесь мы спокойно работаем и продолжаем выпускать свои номера, которые с таким успехом продаются. Зачем нам лишняя нервотрепка? Ее и так хватает.

Я искренне расхохоталась. Знала бы Надежда Георгиевна, что делается у нее под носом… Или она знает? Я спросила.

– Я же говорил вам при первой встрече, что у нас нечто вроде негласной договоренности. Надежду-то мы не фотографируем, чтобы особо не возникала. В общем, пока мирно сосуществуем.

«А как же фото с Толиком?» – хотелось спросить мне, но я сдержалась.

Саша-Матвей тем временем извлек из ящика письменного стола какой-то пакет, уже хотел сунуть в сумку, но я предложила свои услуги: руки-то у меня пустые. Заглянув внутрь, увидела там некоторое количество металлических предметов, названия части которых знала. Саша-Матвей только усмехнулся, попрощался с еще работающими коллегами, и мы покинули квартиру.

Но пошли не вниз, как я ожидала, а наверх.

– Куда это мы? – спросила я у журналиста.

– Вы же знаете, что квартира вашего бывшего располагается на последнем этаже. Там еще и мансарда есть, вернее, есть чердак. Надежда Георгиевна давно его переоборудовать собирается, но все руки не доходят. Некогда ей. И вашему бывшему тоже не до того. Так что полезем через чердак. Другого способа не вижу. А вы как собирались?

Саша-Матвей посмотрел на меня с улыбкой. Я, признаться, думала вначале осмотреть дом с другой стороны, но вообще-то у меня не было четкого плана, и я полностью полагалась на скандального Матвея Голопопова, который в таких делах собаку съел. Журналист был рад комплименту и заметил, что правильно делаю, раз уж никогда в подобном не участвовала.

У него имелся ключ от чердака дома, в котором располагалась редакция, он открыл его и пропустил меня вперед. Чердак над домом использовался для сушки белья жильцами, проживавшими в других квартирах, и был относительно чист. Войдя туда, Саша-Матвей вручил мне фонарик и сам зажег еще один.

Мы проскользнули под простынями, затем оказались у закрытой двери, видимо, установленной не очень давно.

– Это мы ее поставили, – сообщил Саша-Матвей, извлекая из пакета, который несла я, очередной ключ. – К счастью, дома тут плотно прилегают друг к другу. В старой части Питера встречаются и такие, где общие чердаки. Но тут была просто стена.

– А Надежда Георгиевна не обратила внимания на появившуюся дверь?

– Мы ее быстренько установили, когда Надежда Георгиевна только затеяла ремонт. А она не дошла до чердаков… К нам даже никто не приходил насчет этой двери. Но учтите: дальше будет сложнее. Следующий-то дом уже Надеждин.

Дверь предательски заскрипела, но нас никто не услышал: на чердаке не было ни двуногих, ни четвероногих обитателей. Саша-Матвей прикрыл дверь с другой стороны, но запирать не стал.

Следующий чердак был покрыт слоем пыли и завален старой мебелью. Как пояснил Саша-Матвей, жильцы расселенных квартир не стали брать все добро в новые, но куда тащить рухлядь? Ни помойки, ни пустыря поблизости нет. Вот и решили все отнести сюда. Так и лежит до сих пор. Журналисты уже давно собираются все это исследовать. Ведь в старой мебели бывают и тайники, но все руки не доходят: слишком много событий происходит в современном мире.

Здесь пробираться было значительно сложнее, один раз я больно ударилась ушибленной вчера ногой и не смогла сдержать крика.

– Что с вами? – резко остановился Саша-Матвей.

У меня же продолжали сыпаться искры из глаз, потом нога стала просто ныть. Немного постояв, я снова тронулась в путь, теперь гораздо осторожнее и освещая каждый метр фонариком.

– Тут придется через крышу, – заметил журналист. – Сможете?

– А куда деваться? – усмехнулась я. Видели бы меня сейчас мои дети… Хотя они, не исключено, с большим удовольствием поучаствовали бы в мероприятии.

Саша-Матвей, осветив окрестности фонариком, выбрал какой-то пыльный комод и стал двигать его поближе к просматривавшемуся в потолке люку. Я вызвалась ему помочь.

– Запачкаетесь, – заметил журналист.

– Специально одевалась во все старое, – ответила я.

Общими усилиями мы комод с места сдвинули, правда, когда Саша-Матвей на него встал, одна из крепких (на вид) толстых ножек подогнулась и мебель предательски накренилась. Но журналист на кренящейся палубе удержался, тем более поверхность была не скользкой лакированной, а просто деревянной. Стоя на комоде, журналист стал орудовать отверткой. Я светила ему фонариком, направляя луч вверх. Вскоре люк поддался и Саша-Матвей открыл его.

– Тут подтягиваться придется, – посмотрел он на меня сверху вниз. – Сможете?