У мамы испуганно расширились глаза.

– Били? Как били?

– До трех кровей.

– Как это?

– Пока в трех местах не появлялась кровь.

– Палками били?

– Прутами.

Поль сбросил пиджак, задрал сзади рубашку, показывая маме спину. Это было еще одним оправданием его бегства с острова. Мама разглядывала уже зажившие следы пересечений рубцов, там, где была кровь.

– Рубцы зажили, – пояснил Поль. – Остались следы только там, где рубцы были поперек.

– Вижу, – сказала мама. – Розовые места на пересечении рубцов.

– На пересечении, – повторил Поль забытое французское слово.

– Значит, это было совсем недавно? – спросила она.

– Это было… – Поль выпрямил пять пальцев, а на другой руке один палец. – Шесть дней на пароходе, – подсчитывал он вслух, – день приезда парохода, день состязания на бревне, и еще морские свиньи. И два дня еще, когда болела спина. – Он выпрямил все десять пальцев, нужен был еще палец, и заключил: – Это было одиннадцать дней назад.

– Значит, одиннадцать дней назад ты изменил своей жене и был за это наказан, – по своему заключила мама.

– Только один раз. С этой девушкой у меня была первая встреча. Я с ней был только один раз.

И Поль, продолжая возмущаться несправедливостью табу, заправил рубашку, надел пиджак.

– А с другими девушками? – спросила мама с явным любопытством.

– По разному, – уклончиво ответил Поль.

– И каждый раз тебя били?

– Я же не со всеми женщинами попадался. Последний раз меня просто нечестно выследили. – И пониженным тоном Поль добавил: – Дикари.

– А твоя жена тебе изменяла? – спросила мама.

– А вот ей и правда этого нельзя, – стал объяснять Поль. – Потому что все должны точно знать, кто отец будущего короля. Поэтому мужа для нее выбирают король и старейшины. И к ней приставлена женщина, которая всё время при ней и следит за ней.

– В таком случае ты должен платить ей за верность верностью. – сказала мама рассудительно.

Она многого не понимала. Поль опять стал объяснять:

– Мама, ты изучала жизнь дикарей по книгам. Я сам видел такую книгу на пароходе. Но ты же не знаешь, как они живут. Все мужчины, все мои друзья, даже у которых есть жены, открыто встречаются с женщинами и девушками и делают это при всех. И мои же друзья смеялись надо мной, что на мне такое табу, и что если мне нравится какая-нибудь женщина, то я должен встречаться с ней тайно. И женщины смеялись надо мной. И некоторые женщины не хотели встречаться со мной, потому что боялись моего табу.

– Поль, а твоя жена красивая?

– Да.

– Сколько ей лет?

– На два года старше меня.

Мама задумалась.

– Это интересно, – сказала она. – Мой внук – будущий король. – Но тут же твердо заявила: – Всё равно, ты их должен забрать с острова.

Поль стал укладывать другой чемодан. Вещи, которые ему дали на корабле. Тут он нашел половину шоколадной плитки, положил на столик. Вещи, которые были в карманах корабельной одежды, он переложил в карманы нового плаща и нового костюма. Мама, наблюдая за ним, сказала:

– А ты стал аккуратным.

Затем он стал пересчитывать деньги. Франки и доллары. Он их положил во внутренний карман нового пиджака. Мама с улыбкой сказала:

– Я вижу, ты не только аккуратный, но и практичный.

Еще Поль положил на столик тетрадь и авторучку. Мама попросила разрешения посмотреть тетрадь. Она тут же стала исправлять ошибки в его записях, объясняя правила орфографии. Потом они разговорились. Поль рассказывал об охоте на морских свиней, о рыбной ловле, когда они на каноэ окружали рыбные косяки, о состязаниях, о легендах и поверьях островитян. Мама рассказывала о войне, о Гонконге, о театрах, о Нью-Йорке, где стоит самый высокий дом в мире – Эмпайр Стейт Билдинг. В плохую погоду тучи закрывают верхнюю часть этого небоскреба. Поль подумал, что хорошо бы в плохую погоду залезть на него и смотреть сквозь тучи на землю. Он спросил:

– Мама, какой марки у тебя машина?

– Американский форд. Я его не вожу. У нас шофер. И еще есть маленькая немецкая машина БМВ.

– Ты ее водишь сама?

Мама ничего не ответила, а потом, не глядя на Поля, спросила:

– Почему ты не спрашиваешь о Марго?

– Потому что ты сама о ней ничего не говоришь.

После паузы мама сказала:

– Марго – моя дочь.

Она сказала это таким тоном, будто Поль это оспаривал.

– Ты мне это уже сказала. И ты сказала, что Марго дочь Томаса. Ты сказала, что пережила горе и несколько дней не могла есть. Я тебя понимаю. Я тоже рассказал тебе, что пережил горе и тоже два дня не мог есть. Ты пережила одиночество. Я это тоже понимаю. После крушения самолета я жил один на атолловом острове несколько месяцев, не знаю сколько, поэтому не мог сосчитать, который теперь год.

– Поль! – воскликнула мама. Она села рядом с ним, схватила его за руку. – Мальчик мой, тебе было трудней. Прости меня. Ты же был еще ребенок, ни к чему не приспособленный, и один на коралловом атолле. А я не знала, что ты жив, что ты там один среди океана! Боже, как это страшно!

Поль обнял ее за плечи. Она плакала, то и дело прижимая к лицу платок. Он стал утешать ее:

– Мама, прошло двенадцать лет. Мы всё это пережили двенадцать лет назад. Понимаешь? Не надо опять переживать то, что мы уже давно пережили.

И мама поняла, перестала плакать, достала свой чемодан, вынула свежий носовой платок. Она села на диван напротив Поля, достала из сумки маленькое зеркало, губную помаду, провела помадой по губам. Это была почти бесцветная помада. Он помнил с детства, как женщины красили губы, меняя форму рта, рисовали маленькие, в виде бабочек, губы, а потом эта мода прошла, и женщины почти перестали краситься. Теперь женщины применяли очень яркую помаду. Очевидно, мама не приняла новой моды. Она закурила сигарету. Поль взял у мамы дымящуюся сигарету, затянулся, кашлянул, вернул ей сигарету.

– На острове курили? – спросила она.

– Да, но не такую гадость.

Мама улыбнулась:

– Гадость было твое любимое слово в детстве. Я так тебя от него и не отучила.

Она опять улыбалась.

– Когда будет Париж? – спросил Поль.

– Только утром. Поезд подолгу останавливается в каждом городке. Как во время войны.

– Опять всё из-за войны, – отметил Поль.

Мама стала серьезной.

– Поль, я должна всё сказать, пока мы не приехали в Париж.

Полю захотелось, чтобы поезд сошел с рельс, или что-нибудь подобное случилось, хотя он понимал, что этот разговор нужен, и надо его довести до конца в том виде, в каком мама хочет его довести. Она продолжала: