Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он отводит взгляд, проводит рукой по лицу и откидывается на спинку стула. Его гнев испаряется, и плечи опускаются.
– Ты права. Ты не виновата.
Я заламываю руки, а потом упираю их в бока.
– Так… ты женишься на ней? – У меня сводит желудок, сердце сжимается и вопит.
Он смотрит на меня, и в его глазах боль:
– Думаешь, стоит?
– Думаю, ты должен сделать все, чтобы разрушить проклятие, Эллиот. Это лучший шанс, и другого, вероятно, не будет. Если, конечно, ты сам его не снимешь, но ты уже говорил, что не сделаешь этого.
Он отводит глаза и неловко ерзает в кресле.
– И тебя это устраивает? – Вопрос задан настолько тихо, что мне требуется мгновение, чтобы его понять.
– А почему не должно?
Он снова глядит мне в глаза, открывает рот, но тут же его закрывает.
– Не знаю. Я не знаю, что думать. – Тряхнув волосами, он поднимается и собирается уходить.
Я следую за ним, голова идет кругом.
– Эллиот, почему меня должно что-то не устраивать? Ты сам этого хотел. Ради этого работал.
Он набрасывается на меня:
– Ну уж нет. Если нужно жениться на этой девчонке, я не согласен.
– Раньше ты был в таком отчаянии, что собирался силой и обманом заставить любого снять твое проклятие. Теперь ты нашел того, кто готов это сделать. Да, она принуждает тебя к ответу, но почему тебя это останавливает? Да и наверняка ты придумаешь коварный план, как обойти брачные клятвы.
– Нет. Я не могу этого сделать.
– Почему?
– Потому что это похоже на предательство.
– И кого же ты предаешь?
– Мое сердце. – Его слова повисают в воздухе, вынуждая меня замолчать. В его глазах мольба. – Как ты не видишь, Джемма?
Мое тело дрожит, в горле встает ком.
– Не вижу что?
– Как ты не видишь, что делаешь со мной? Заставляешь меня чувствовать то же, что и книги. То, чего мне не приходилось чувствовать в облике волка. И что я начал чувствовать только при встрече с тобой. – Взгляд, полный отчаянной тоски, не вяжется с гримасой, искажающей его лицо.
– Я не понимаю. Что ты сейчас чувствуешь такого, чего не мог чувствовать раньше?
Он вздыхает.
– Неблагие фейри не испытывают таких эмоций, как благие. Я говорил тебе, у большинства неблагих есть страсти и инстинкты, а не глубокие чувства.
Я киваю, вспоминая наш последний разговор в библиотеке.
– Когда меня вынудили принять благую форму, я впервые начал испытывать эмоции. Ужасные эмоции. Чувство вины и сожаление. Я прежде убивал людей из чувства мести, но начал чувствовать не триумф, а горечь. Вот почему я ненавидел это человеческое тело, почему пытался наказать его и лишить комфорта. Почему я считал себя мерзким и уродливым. Когда ты вошла в мою жизнь, боль только усилилась, и чем лучше я тебя узнавал, тем сильнее она становилась.
Разум лихорадочно анализирует полученную информацию.
– То есть… тебе гадко оттого, что я заставляю тебя чувствовать?
– Нет. – Выражение его лица смягчается, и он делает шаг ближе. – Может, сначала я так и думал. Я презирал свое влечение к тебе, и да, оно было с самого начала. Мне было неприятно оттого, что ты чувствуешь то же самое ко мне. К этому телу. Не теперь… Возможно, да, меня раздражает, что в этом облике я чувствую столько боли. Но с ней приходят и более глубокие чувства. От которых теперь я не смогу отказаться.
– Например?
Он сокращает расстояние между нами еще одним шагом и поднимает свои дрожащие руки, чтобы обхватить мое лицо. Прижимая теплые ладони к моим щекам, он смотрит мне в глаза:
– Джемма, я люблю тебя.
Я чувствую, как ноги подкашиваются, и ощущение такое, будто подо мной вот-вот растворится земля. Слезы застилают мои глаза, затуманивая взор, а в голове эхом звучат слова: Джемма, я люблю тебя. Джемма, я люблю тебя. Мне думалось, я больше никогда не захочу их услышать, но на деле оказалось, что эти слова подобны пище, требовавшейся моему изголодавшемуся сердцу, которое сейчас наполнилось теплом.
– Пожалуйста, скажи что-нибудь, – шепчет он, прикасаясь своим лбом к моему, и закрывает глаза. – Ты не обязана отвечать тем же. Можешь сказать, чтобы я замолчал, если хочешь. Скажи никогда больше не говорить о любви, и я повинуюсь. Я женюсь на этой ужасной девчонке и оставлю тебя в покое. Просто… скажи что-нибудь, что является правдой.
Я хочу ответить, но с уст не срывается ни звука. Я еще не оправилась от всего, что пережила этим вечером – эйфорию от танца с Эллиотом, боль от осознания, что придется его отпустить, ярость из-за того, что от Эллиота требует Имоджен, муку оттого, чем она готова пожертвовать ради замужества. Затем последовали апатия, смирение, и все это привело к тому, чего я ждала меньше всего.
К признанию в любви. И будто этого мало, мое сердце поет в ответ.
Я могу выдавить только одно слово:
– Эллиот.
У меня перехватывает дыхание от тяжести его имени, потому что в нем заключено все, что я пока не могу заставить себя произнести. Мои чувства, желания, тоска, которую я подавляла уже несколько недель. Я подношу руки к его торсу, и он напрягается, словно готовясь к тому, что его оттолкнут. Но я не отталкиваю. Я веду ладонями вверх по его груди, одну руку прижимаю к основанию его шеи, а другой скольжу к челюсти, подбородку. Я подношу большой палец к его рту и медленно провожу по нижней губе, отчего Эллиот содрогается.
Внезапно мы бросаемся друг на друга, и губы соединяются в яростном поцелуе. Я руками обвиваю его шею, притягивая его к себе ближе. Он прижимается ко мне, и я чувствую, как спиной упираюсь в одну из книжных полок. Приоткрываю рот и чувствую, как его язык скользит, выискивая мой. Мы дышим прерывисто, тяжело, и я откидываю голову, чтобы дать ему больше пространства для поцелуев, языка, для его дыхания. Все эти дни и недели я отрицала свое влечение к нему, и оно накапливалось, туго скручиваясь в спираль. Когда Эллиот прижимается ко мне, пробуждая мои чувства, позволяя клубку наконец развернуться, прилив желания, который он высвобождает, почти невыносим. Он рукой скользит по лифу моего платья и останавливается на линии моей груди. Я задыхаюсь и выгибаюсь ему навстречу, желая, чтобы между его рукой и моей кожей не было