– Мы с ним в разном положении, – объяснил он. – Я с детства развивал свою силу, считая, что так будет легче ее контролировать, а Шилтах, наоборот, подавлял ее, пряча глубоко в себе. На мой взгляд, это было неправильно, но так уж сложилось, и тут ничего не поделаешь. Сейчас ему следует целиком сосредоточиться на магии. А с расширением кругозора можно подождать до лучших времен.

– Так я об этом и говорю, – отозвался Шилтах, приободренный поддержкой Кывана. – Мне совсем не до науки, сударь. В конце концов, я умею читать, писать и считать, даже знаю немного лейданских слов – без них в аптеке никак. А со всем остальным подожду, это не горит.

– И правда, профессор, – присоединилась к разговору Мирвел, – не нужно давить на парня. Сейчас ему только ваших философий не хватает. Сегодня Эйнар гонял его целый день, завтра уже я с ним с самого утра буду заниматься. А по вечерам он пусть отдыхает и просто слушает ваши занимательные истории о былых временах.

– Конечно, я буду слушать, – живо подхватил Шилтах. – Мне очень понравилось, как вы вчера рассказывали о том хамрайгском короле – Гвынфоре, кажется, аб Киране.

– Только не Гвынфоре, а Вынфоре, – уточнил Аврон аб Кадуган, уже смирившийся с тем, что ему не суждено заполучить себе еще одного ученика. – В Гулад Хамрайге был также и король по имени Гвынфор, но он правил гораздо позже, в конце четырнадцатого столетия.

– Вот и расскажите нам об этом Гвынфоре, – предложила Мирвел. – Все лучше, чем забивать Шилтаху голову лишними премудростями. Вы не подумайте, что я против науки, совсем нет, я бы и сама охотно училась у вас, только мне, наверное, уже поздно. Да и время сейчас неподходящее.

Мирвел вер Валан была самой старшей из колдунов-повстанцев и самой умелой среди них – если, конечно, не считать Эйнара. Кыван не знал, как ее зовут на самом деле, точно так же, как и не имел представления, почему она в таком возрасте (а на вид ей было около сорока) до сих пор оставалась на Лахлине. Но уж точно не из-за нехватки денег – прибыв сюда, она принесла с собой большой кошелек, туго набитый золотыми монетами, и предложила их для нужд восстания. Однако Эйнар вежливо отказался от этого пожертвования, объяснив, что деньги для них не проблема.

Мирвел пришла в повстанческий лагерь всего лишь неделю назад, но на удивление быстро освоилась здесь, почти сразу завоевав среди повстанцев уважение. Да и Темной Энергией овладела молниеносно, в считаные дни превзойдя даже «старожила» Кывана. Поэтому, когда к восстанию присоединилось еще двое колдунов – уже упомянутый Шилтах и Кеган аб Эйвир из Шогайрина, – она принялась помогать Эйнару в их обучении.

В пещеру вернулась Нейве, держа в руках глиняную тарелку с овсяной кашей и половиной жареной курицы. Проголодавшийся Кыван немедленно взялся за еду, а девушка, устроившись рядом, стала слушать очередную историческую лекцию Аврона аб Кадугана. Он рассказывал не о короле Гвынфоре (так как тот, в отличие от своего почти тезки Вынфора, не отличился ничем выдающимся), а о ведьмаке Айдане аб Киннане, который в давние времена сумел объединить почти половину Южного Абрада в могущественную Ферманахскую Империю.

В первые дни пребывания в рядах повстанцев Киван очень удивлялся глубокой осведомленности профессора в настоящей, не сфальсифицированной истории – ведь поборники на протяжении многих столетий тщательно переписывали ее в свою пользу, а провоз на Лахлин любых книг с Абрада и их хранение вообще приравнивались к ереси. Но Аврон аб Кадуган объяснил ему, что он, как преподаватель офицерской академии, имел доступ к архиву Главного штаба, куда военные не пускали цензоров Конгрегации, настаивая на том, что должны знать всю неприкрытую правду о прошлом, чтобы успешно защищать настоящее. Короли Лахлина неизменно поддерживали такую позицию высшего командования – кто из принципиальных соображений, а кто – из чисто практических. Даже те из них, кто был абсолютно предан Святой Вере, прекрасно понимали, к каким губительным последствиям могут привести хоть малейшие уступки поборникам в вопросе контроля над армией.

Когда Кыван закончил есть и отложил пустую тарелку в сторону, Нейве придвинулась к нему вплотную и взяла его за руку. От ее нежного прикосновения парню стало приятно и одновременно неловко, поскольку присутствующие, заметив это, тихонько заулыбались. Хотя на самом деле между Кываном и Нейве ничего серьезного не было, разве что время от времени, оказавшись наедине, они целовались, но потом, испытывая сильную неловкость, торопливо разбегались. Или, возможно, смущался один только Кыван, а девушка просто подыгрывала ему, понимая, что он еще не разобрался в своих чувствах к ней.

А Кыван, собственно, и не хотел разбираться. Боялся, что это усложнит ему жизнь – а проблем и так хватало. Кроме того, они с Нейве были слишком разными, и их объединяло только наличие колдовского дара. Если же не принимать во внимание этого обстоятельства, у них не было ничего общего; Кыван принадлежал к одному миру, Нейве – совершенно к другому. Может быть, поэтому они начинали целоваться, оставаясь вдвоем, ибо не находили ни одной темы для простого дружеского разговора…

В своем рассказе об императоре-ведьмаке профессор, конечно, не мог обойти вниманием и ведьм. К ним самим и к их деятельности он относился достаточно критически, но не из-за глупых суеверий, в той или иной мере присущих и большинству лахлинских вольнодумцев. Аврон аб Кадуган считал, что ведьмы поступили крайне эгоистично, когда в начале восьмого столетия, разгромив под Рехрайном многочисленные силы Конгрегации, не развили свой успех дальше, не очистили Лахлин от поборников, а просто убрались прочь, отгородившись от лахлинцев Барьером и забыв об их существовании.

– А может, так было нужно, – неожиданно произнес Шилтах. – Может, они решили, что лахлинцы должны сами разобраться с поборниками.

– Если придерживаться такой логики, – сказал на это профессор, – то во времена Мор Деораха ведьмы должны были остаться в стороне от борьбы с демонами и чудовищами. Мол, пускай люди Шинана сами разбираются с нечистью.

Шилтах отрицательно покачала головой:

– Это разные вещи, совершенно разные. Во-первых, ведьмы тоже принадлежали к шинанскому народу, а во-вторых, древние шинанцы хотели бороться с адскими тварями. Ведьмы не действовали против их воли, не навязывая им того, о чем их не просили. А лахлинцы не хотели освобождаться от поборников. Так зачем, спрашивается, бороться за свободу для тех, кто ее не хочет?

– Но ведь ты же здесь, с нами, – вмешался Кыван. – Почему пришел к нам, если считаешь нашу борьбу напрасной? Ты мог бы просто продать украденного коня, и этого тебе с лихвой хватило бы для переезда на Абрад.

– Нет, не хватило бы. По-твоему, я не думал об этом раньше? Конечно, думал! И подсчитывал, сколько лошадей нужно украсть, чтобы выручить достаточно денег. Выходило не меньше десятка.

– Глупости! – фыркнул Кыван. – Тот конь, на котором ты приехал к нам…

– Ни стоит ни гроша, – прервал его Шилтах. – Это ты со своими барскими замашками мог бы выдать его за своего, а если бы я сунулся с ним к торговцу, меня сразу бы повязали как конокрада. Чтобы не попасться, мне пришлось бы красть и продавать крестьянских кляч… И вообще, сейчас мы говорим не обо мне, а о ведьмах. Прибыв сюда, они встретили здесь только врагов. Все их ненавидели, никто не обратился к ним за помощью, никто не просил, чтобы они остались. Для кого им было освобождать Лахлин? – Он тихо вздохнул. – Я с вами только два дня, и мне еще рано судить, напрасна наша борьба или нет, есть у нас шансы победить или их нет. Но думаю, что попробовать стоит. В конце концов, мы тут не захожие, мы тоже лахлинцы и имеем полное право жить на этой земле. Имеем право защищать себя от тех, кто хочет нашей смерти. Имеем право бороться за будущее для наших детей.