– Господи… Лиз!

Но Элизабет не могла говорить, наблюдая за происходящим словно со дна озера. Вода была чистой и теплой, но постепенно темнела по краям. Она увидела на лице подруги неприкрытый страх, и темные воды начали быстро смыкаться над головой.

– Что мне делать, Лиз? Что?

Но Элизабет уже лежала на спине, чувствуя разливающееся вокруг себя влажное тепло. Попыталась поднять руку, но даже не сумела пошевелиться. Просто смотрела, как подруга колотит в дверь, а потом разворачивается и убегает к машине, загребая ногами гравий. Увидела лицо отца, свет и какое-то движение, а потом вообще ничего.

* * *

Элизабет чуть сбросила газ, глядя, как мимо мелькают отмечающие мили столбы, и еще раз проигрывая все это в голове: долгие дни в больнице, месяцы глухого молчания, которые за ними последовали… Длинными и все более длинными ночами она винила только саму себя. За то, что не хотела рожать, за мертвое пространство внутри себя. Сколько было бы сейчас ее ребенку, если б она его сохранила?

«Шестнадцать», – подумала Элизабет.

«На два года больше, чем сейчас Гидеону. На два года меньше, чем сейчас Ченнинг».

Она подумала, нет ли в этом какого-то скрытого смысла, – может, и в самом ли деле Господь за всем наблюдает, а ее отец был прав всю дорогу? Сомнительно, но тогда почему еще она выбрала именно этих детей? Почему ее связь с ними столь решительна и бесповоротна?

– Вот психолог тут уж точно разгулялся бы!

Эта мысль ее позабавила, поскольку психологи у нее котировались примерно наравне со священниками, то есть крайне низко. А что, если она и тут ошибалась? Если б она прошла курс психотерапии, как хотела мать, то тогда, наверное, благополучно окончила бы колледж и вышла замуж. Сделала бы карьеру в сфере недвижимости или графического дизайна, жила бы в Нью-Йорке или в Париже, вела бы какую-нибудь фантастическую жизнь…

Забудь, подумала Элизабет. Быть копом тоже очень неплохо. Она многое изменила, спасла несколько жизней. И что с того, если будущее бесформенно и неопределенно? Есть и другие вещи, другие места. На нынешней профессии свет клином не сошелся.

– Ну да, точно.

Таковы были ее мысли вслух, когда она подъехала к ручью, где двое мальчишек удили рыбу с моста. Нога соскользнула с педали; она проехала мимо, остановившись сразу за мостом, чтобы понаблюдать за ними. Тот, что помладше, как раз забрасывал удочку, и на миг все застыло в идеальном равновесии: удилище полностью закинуто назад, маленькие руки сосредоточенно согнуты. Лет девять, предположила она. Его дружок тыкал пальцем в сторону глубокой на вид заводи рядом с ивой и обломком серого камня. Крючок с наживкой метнулся вперед, шлепнулся в воду в точно намеченном месте. Оба обменялись довольными кивками, и она восхитилась тому, насколько простой может быть жизнь даже для ребенка. Это подарило ей минуту умиротворения, а потом зазвонил телефон, и пришлось ответить.

Это Ченнинг.

Был слышен лишь ее истошный визг.

* * *

Когда Элизабет сдала задним ходом к дороге и умчалась прочь, Ченнинг немного постояла на крыльце, прикрыв глаза от солнца. Бедная тетка была настроена немного виновато и в целом спокойно, но Ченнинг понимала эту внезапную нужду двигаться, что-нибудь делать и обдумывать дикие мысли. Она чувствовала то же самое, когда мысленно возвращалась в подвал – когда была готова вдруг завизжать, или раскачиваться в темноте, или бить кулаками в стены, пока не разобьет в кровь пальцы. Все, что угодно, было лучше неподвижности, и вести себя нормально оказывалось одной из совершенно невозможных вещей. Поддерживать разговор. Встретиться с кем-то взглядом. Адская дверь могла распахнуться буквально в любую секунду.

Она еще с минутку понаблюдала за улицей, а потом зашла внутрь и стала бесцельно расхаживать по дому, где положительно все ей нравилось: расцветка и мебель, удобный уютный бардак. Всю стену гостиной занимал книжный шкаф, и она прошлась вдоль него – раскрыла одну книгу, потом другую, сняла с полки фотографию Элизабет с каким-то маленьким мальчиком. На большинстве снимков он был совсем мал – может, всего годика два или три. На остальных – уже постарше, застенчивого вида, худой, льнущий поближе к ней. У него были встревоженный взгляд и хорошая улыбка. Интересно, подумала Ченнинг, кто это такой.

Отвернувшись от фотографий, она сходила запереть дверь, плеснула в стакан водки из холодильника и направилась в ванную в конце коридора. Эту дверь Ченнинг тоже заперла, подумав при этом, способна ли теперь вообще расслабиться за дверью, которая не заперта на надежный засов. Даже здесь, в безопасности, ей казалось, будто ее одежда слишком тонкая, а некоторые сжатые мускулы забыли, что можно расслабиться. Водка помогала, так что она отпила еще, пустила воду в ванну и опять поднесла стакан к губам. Сделала воду погорячей и ждала, пока не начнет подниматься пар, прежде чем раздеться, тщательно контролируя каждое свое действие. Дело было не в боли – швах и следах укусов, – она просто боялась, что глаза могут предать ее, что случайно найдут зеркало и задержатся на синяках, темных стежках хирургических швов и глубоких розовых полумесяцах, которые оставили его зубы. Она не была к этому готова.

Хотя, погрузившись в ванну, просто не сумела удержаться от мыслей о том, во что верила и на чем стояла Элизабет, о ее терпении, жизненной силе и воле. Может, это все водка или нечто большее, но в чем бы ни было дело, Ченнинг выбралась из ванны, прежде чем вода успела остыть. На сей раз не стала опускать глаза и встретила зеркало лицом к лицу – с твердостью, которую, как она думала, окончательно потеряла. Начала с мокрых волос и капелек воды на коже, потом осмотрела синяки, отметины и слишком уж выступающие ребра. Но было недостаточно просто смотреть. Ей нужно было видеть, и вот это-то она и попыталась сделать – увидеть не только человека, каким она на данный момент являлась или некогда была, а женщину, которой ей хотелось бы стать.

Женщину, очень похожую на Лиз.

Это была хорошая мысль, которая длилась недолго. Кто-то барабанил в дверь.

– Господи…

Ченнинг так сильно и резко вздрогнула, что ударилась рукой о раковину. В дверь не просто стучали, а грубо молотили со всей силы.

– Черт, черт…

Она кое-как просунула ногу в джинсы – материя липла к мокрой коже, вторая нога тоже едва влезла в штанину. В дверь били все громче и все настойчивей. Во входную дверь, подумала она, – без остановки и так сильно, что трясся весь дом. Ченнинг натянула худи, думая: телефон, Лиз, бежать! Это была паника, голый инстинкт. Она едва могла дышать, и чтобы открыть дверь ванной, пришлось навалиться изо всех сил. В коридоре полумрак, никакого движения. Грохот стал даже еще громче.

Прокравшись в гостиную, Ченнинг рискнула выглянуть в окно. Во дворе не протолкнуться от копов – синие мигалки, обнаженные стволы и мужчины с жесткими лицами, в ветровках с буквами «БРШ»[31] на спине.