— Когда это случилось?! — повернулся он к уныло торчащему у него за спиной Рыжему.

— Ночью, — промямлил тот. — В котором часу — не знаю. Я спал...

— Надрался ты, как скотина, и проворонил все на свете!

— Я не... Я только чарку на сон грядущий... Я тут и спал — на корме, в спальнике...

Клавдий двинулся на Рыжего с такой угрожающей миной, что тот, пятясь, чуть не грохнулся в мирные воды залива.

— Похитили его! — гремел Клавдий. — По-хи-ти-ли! Понял ты, дятел?! Какого черта ты сразу мне знать не дал?

— М-меня отключили... — дергая рыжей башкой и разводя руками, стал объяснять Уитни. — В смысле — мобильник мой... З-за н-неуплату...

— А причиндалы твои тебе не оторвали — за неуплату?! А?! Ты почему мне не сказал, что у тебя счета за связь просрочены? Или думаешь, что у старины Клавдия под такое дело капусты не нашлось бы? Или в город до автомата дохромать ума не хватило? Э, да ну вас всех!

Он тяжело опустился на бухту каната, уложенного у борта, и, подперев голову кулаком, впал в тяжкие размышления.

— Так... — бормотал он. — Ясно, что, пока ты дрых, сюда приперлись несколько человек, Скрипачу рот заткнули, а то и на месте порешили и прочь унесли. Вот только кто и куда? Могли ведь и прямо тут — за борт скинуть... А что?!

— Я чутко очень сплю... — обиженно возразил Уитни. — Если бы даже на пирсе кто шумнул, я бы все равно... А уж прямо тут — на борту... И потом, Нолан... Он вот это вот.

Он протянул Клавдию слегка помятый листок бумаги в клетку.

— А начать с этого ты не мог?! — озверело уставился на Рыжего Клавдий. — Ты ж меня, дурак, до кондратия чуть не довел!..

Он выхватил листок из рук бестолкового приятеля, снова рухнул на бухту каната и, расправив листок на колене, принялся читать написанное на нем — шевеля губами и водя по строкам могучим, смахивающим на дубовый сук пальцем.

«Не беспокойтесь за меня, — писал Скрипач. — Меня поставили на ноги и хранят те знания и те связи с миром — избавь вас господь познакомиться с ним, — которые я обрел за свою долгую, может быть, слишком долгую жизнь. Конечно, это не легко дается мне. Но Орри попал в беду. Не спрашивайте меня, откуда мне стало известно это. Если ему не поможем я и все вы, мои друзья, то случится самое страшное — сбудется злая часть Предсказания».

Дальше читать стало труднее — Скрипач написал последние строки записки явно второпях.

«Буду с вами честен. Вовсе не это страшно мне. Мне просто страшно за то, что станет с маленьким Орри. Я не знал, что этот плод моей фантазии будет так дорог мне». Потом почерк Скрипача снова становился вполне отчетливым.

«Я сам свяжусь с вами, когда будет надо. Но если случится что-то непредвиденное, вам поможет найти меня Каррог из Рощ».

Мохо тихо присвистнул и почесал в затылке.

* * *

О причине, по которой Санчо Мурагона прозвали Мельник, среди знающего его народа велись порою жаркие споры. Злые языки, конечно, уверяли, что так его окрестили за обыкновение молоть всяческую чепуху и ахинею. Языки менее злые, но более осведомленные, склонны были поддерживать точку зрения, согласно которой кличка досталась Санчо, потому что Заброшенные мельницы в свое время частенько служили ему убежищем от периодически наезжавших на него одураченных клиентов или от пускавшихся вдруг на поиски Санчо правоохранительных органов. А может, Мельником окрестили Санчо Мурагона просто за его обличье — приземистого, неряшливо одетого, прижимистого и добродушного одновременно селянина.

Вечно облаченный в грубошерстные клетчатые рубахи с расстегнутым воротом, мешковатые брюки и бесформенные штиблеты с косо стертыми каблуками, Санчо тем не менее обладал совершенно необъяснимой притягательностью даже для людей, особой доверчивостью не отличавшихся. Поменяв на своем веку добрую дюжину профессий, Санчо надолго задержался в зыбком качестве частного расследователя. Занятие это позволяло ему с успехом заниматься своим любимым делом — балансировать на незримой грани между криминалом и законностью. Его занимал даже не навар, который такая эквилибристика позволяла срубить и с тех и с других, а сама атмосфера захватывающей бесконечной игры, в которую превращалась при этом его жизнь. Но, как сказано кем-то из мудрых: «Блаженны играющие, ибо — доиграются!»

Санчо Мурагон доигрался, по большому счету, лет пять назад. Скооперировавшись между собой, изрядно пострадавшие по причине последовательного провала его хитроумных комбинаций лихие люди с потрохами «слили» Санчо прокуратуре, а та — стимулированная хорошими взносами неизвестных доброхотов «в пользу поддержания законности и порядка» — скрутила его в бараний рог.

Как Санчо удалось отбиться от предъявленных ему обвинений, осталось тайной, покрытой густой завесой дурно пахнушего мрака. Многочисленные его недоброжелатели остались весьма и весьма недовольны тем, что все его неприятности свелись к некоему условному сроку исправительно-трудовых работ и к пожизненному лишению лицензии на ведение частных расследований. Впрочем, самые зоркие из этих недоброжелателей отчетливо различили маячившую в упомянутом мраке фигуру Джанни Волыны и, сами отцепившись от Санчо, недвусмысленно посоветовали сделать то же другим. Среди русскоязычной части теневого мира Нью-Чепеля Мурагон получил тогда еще одну кличку — Санчо с ранчо. При чем здесь какое-то ранчо, скрытные славяне редко кому объясняли. Но Санчо таки дознался до смысла сего словосочетания, после чего на русских стал смотреть исподлобья.

Вообще, с тех пор уделом Мельника стало одиночество и случайные заработки, полная — рабская, собственно говоря — подчиненность пану и унылая тоска за стойкой «Последней инстанции». Именно там — за этой стойкой — и отыскал его Генри, после того как для порядка безуспешно подергал обшарпанную дверь с невыразительной табличкой «С. Мурагон — консультации и работа по доверенностям». В офис свой Мурагон заходил лишь изредка — проверить набежавшую за неделю-другую почту. В основном — счета и напоминания о небходимости оплатить оные.

Все остальное время Санчо предавался любимому способу убиения времени — субстанции, в отсутствие денег пустой и лишенной какого бы то ни было смысла. Он задумчиво созерцал экран Ти-Ви и не спеша смаковал «Дворянское» — самое дешевое пойло из набора спиртного в кабаках Нью-Чепеля. В промежутках между глотками он забрасывал в рот — пару-тройку соленых орешков — бесплатных, от заведения.

Соблюсти ценное указание шефа — «не светиться рядом» с Санчо — было легче легкого. «Последняя инстанция» была пуста полуденной пустотой забегаловки, безнадежно забытой людьми и богом. Санчо был единственным одушевленным предметом, оживлявшим ее пыльное нутро. Бармена в штате кафе предусмотрено не было — его заменяли две дюжины Древних как мир кнопочных сервисных автоматов. Никаких посторонних глаз окрест не было и не предвиделось. Поэтому Генри не мудрствуя лукаво притулился за стойкой слева от Санчо. Тот хмуро покосился на явившегося по его душу посланца Волыны и, изобразив на физиономии полнейшее благодушие, сделал обеими руками широкий приглашающий жест.