— Прости, любимая, я должен был догадаться, что тебе ныне по душе военные оркестры.

Яд в словах Эска несказанно обрадовал Джону. Они снова препирались и спорили, как раньше, а это много лучше, чем молчать и дуться. Шуриа закроет глаза на то, что дух диллайн темен и болен, забудет… на время забудет про позорный уговор и клятые паровозы. Когда же еще любить мужчину, как не в час его болезни — телесной или душевной? Это ведь болезнь, а не что-то иное.

— К слову, военные оркестры не так уж и плохи, — безмятежно мурлыкнула Джойана. — Особенно волынки…

Она приказала себе не думать о паровозах. А приказ есть приказ!

— И волынщики, — не выдержал и хмыкнул князь.

— Аластар!

И все же это был очень скучный бал, если сравнивать с гуляниями в «Лалджете». Когда при свете трех лун и бесчисленных факелов в пляс пускаются абсолютно все, включая ветеранов, у кого вместо одной ноги деревяшка, а музыканты без устали наяривают развеселую песню, не щадя пальцев и легких. Тогда от топота танцующих трясется земля, а от хлопков в ладоши звенят стекла усадьбы. Жарятся на вертелах барашки, льется эль из бочек, и девичий смех легкокрыло взлетает к лунам. Ах, что за балы давала леди Джойана в честь праздника урожая, что это была за радость живая и счастье несказанное! Сколько каблуков сбито и сколь подошв протерто во время танцев!

На кадриль они стали в пару с каким-то генералом и Аластаровой фавориткой. Не специально, так уж получилось. И только тут Джона заметила, что девушка сменила масть — выкрасилась в жгучую брюнетку. Получилось довольно мило, сразу видно, цирюльник барышни очень постарался. Шуриа осторожно осмотрелась вокруг. Ну, так и есть — сплошные вокруг глаза и уши. Все ожидали молнии и грома, когда пальчики двух женщин соприкоснулись в танцевальном движении. Но Джойана лишь светски улыбнулась. Девочка ей не соперница, девочка очень даже милая, а главное, она любит Аластара по-настоящему, бескорыстно, преданно. Это дорогого стоит.

— А помнишь, как ты чудесно играл на скрипке, дорогой? — спросила вдруг Джона, пока они шли по кругу, раскланиваясь с другими танцорами.

Конечно, он помнил. Такое разве забудешь? Пьяный и сытый был, каким только и может оказаться залетный диллайн на празднике шуриа. Они, ползучее неверное племя, если что и умеют, так это веселиться. Чтобы ни о чем другом не думать, кроме коленцев, выделываемых ногами, и заботиться только о том, какую из девчонок целовать первой в смеющиеся уста, чтобы остальные три не обиделись.

А уж если златоглазый сын Дилах вдруг возьмет в руки старую-престарую скрипку и проведет смычком по ее струнам, выводя душевную мелодию, то не только девчонки заплачут от избытка чувств, но подпоет ему печальная флейта ролфийского сержанта, а следом ударит в барабан горец-шуриа, вышибая из кожаной души его рвущий сердце ритм, то, считай, праздник удался.

— Рассвет мы встретили на чьем-то плаще, — вздохнул Эск.

Праздники всегда так заканчиваются, шурианские тем более. Счастливые должны быть любимы и наоборот, хотя бы на одну ночь, разве не так?

Танцы сменялись торжественными речами, а речи — здравицами. Аластар не поскупился на лучшее янамарское вино к деликатесным закускам, о которых в воюющей стране многие и забыть успели, что такое на свете есть. Лакеи не успевали обносить бокалами всех страждущих.

Отплясав с фавориткой мазурку, Аластар тут же вернулся к Джоне. Отчего бы князю Файриста не выпить с княгиней Шанты игристого вина?

— Я поеду к Рамману. Мне не нравится эта история с невестой, — задумчиво молвила она.

Вкус янамарского разбудил ее тревоги.

— Позволишь выделить охрану? Или доверишься своим ролфи?

— Общества Грэйн мне хватит. И ее умений тоже.

Возражать и спорить Аластар не стал, за исключением одного момента.

— Ты так мало провела времени с Идгардом. Он будет расстроен.

Шуриа взглядом отыскала в толпе сына.

— Я скоро вернусь, а Идгард — взрослый мальчик, он переживет небольшую разлуку с мамочкой.

Своего нежного Совенка Джона так и не привыкла видеть заматеревшим широкоплечим мужчиной. О Шиларджи! С бородкой! Она терялась перед этой воплощенной мужественностью и чувствовала себя дурочкой в обществе его высокообразованных друзей. «Молодая Стая»! Они говорили о вещах ученых и сложных, они смеялись только им одним понятным шуткам — математическим или химическим, они жили в другой эпохе, где не было места ни Джоне, ни Аластару.

— Совенок скоро меня заклюет, — улыбнулся через силу Эск.

— Разве ты не этого хочешь? Ты вырастил его таким, ты сам натаскал его, неужели ты думал, он захочет вечно оставаться в тени? Он — это ты в юности.

Разве со стены в картинной галерее не глядит смеющимися глазами двадцатилетний юноша в черном, расшитом золотом колете — Аластар, в котором зритель тут же узнает Идгарда?

— Скорее, каким бы я мог быть.

«Три сына было у Джойаны, женщины из Джезима, и всех троих она раздала своим мужчинам, никого не оставив себе… Бранд, бережешь ли ты своего Раммана? Хранишь ли от беды того, кто остался верен тебе после смерти и пошел против уз крови?»

— Ты должен пообещать мне одну вещь, Аластар Эск, — серьезно сказала шуриа.

— Какую?

— Поклянись мне, что не причинишь Совенку зла. Поклянись душой своей и честью рода, именем отца и памятью предков. Я отдала тебе его потому, что с тобой ему было лучше всего, потому что он — диллайн, и еще, потому что ты его любил больше, чем всех остальных людей на свете.

Ничего так не бесит в детях Дилах, как паузы, которые они берут для обдумывания сказанного. Стоит и смотрит на тебя, не моргая, словно сова из ветвей. Поди догадайся, что у него на уме!

— Аластар?! — не выдержала Джона.

— Я клянусь.

Шуриа всегда точно знают, когда испрашивать клятвы. За это диллайн их любят и ненавидят в равной степени.

Идея обрядить барышню Нер в платье, сходное расцветкой с туалетом княгини, и вывезти оную барышню на бал в резиденции Эска, была, конечно, неплохой. В теории. На практике же поначалу все вышло не так уж гладко. Нет, дочка инженер-полковника Нера, безусловно, прелестная девица, однако в окружении конвоя из ролфийских офицеров она быстро заскучала. Балы для того и предназначены, чтобы юные барышни могли танцевать, но никто из файристян не рисковал пригласить бедняжку Яфу, сопровождаемую угрюмыми бдительными ролфи. А сами сыновья Морайг, увы, к танцам были не расположены, ибо — бдели. В полном соответствии с инструкциями молчаливые клыкастые островитяне разбили зал на секторы, рассредоточились по периметру и во все глаза следили за обстановкой. Какие уж тут танцы!

Грэйн, тоже бдящая, но все-таки не с таким свирепым рвением, как братья-посвященные, отметила, как радостное оживление на смуглом личике барышни Нер сменяется унылым разочарованием, а диллайнские золотые глаза предательски блестят сдерживаемыми слезами. И суровое сердце ролфийки не выдержало.