Правда, озвучивать свои мысли подпоручик не стал, предпочел сидеть молча все то время, пока его спутник докладывал о расчетах относительно идеи Шестакова. На данном обстоятельстве Келер делал особый упор. Мол, я не я и хата не моя, все ваш любимчик Яркий пример офицера, радеющего за дело, а не за личный интерес.

Словом, идея была одобрена. В качестве взрывчатки было принято решение использовать пироксилин, благо на складах имелось огромное количество его запасов.

Конечно, он был капризен и ввиду большой гигроскопичности требовал бережного обращения. Но лучше уж использовать его, чем заказать тротил и ждать у моря погоды. Последний шел и на изготовление снарядов, и на мины, а еще именно им пользовались саперы. Ну да чего теперь-то?

Брусилов тут же организовал командировку для штабс-капитана Келера в партизанский отряд Шестакова. Ничего удивительного. В Бабина уже действовала небольшая мастерская, удовлетворявшая потребности партизан. Соответственно, имелись и трое мастеров, у которых руки росли из нужного места. Ну и секретность поддерживалась на нужном уровне. А еще неподалеку располагался небольшой полигон со стрельбищем и тренировочной площадкой, предназначенный непосредственно для отряда. Заодно командующий утвердил список всего потребного для этого благого дела, который заблаговременно подготовил артиллерист.

Келер хотел было броситься на склады, дабы получить все по списку. Но Шестаков, зная, что подобный поход может превратиться в хождение по мукам, решил воспрепятствовать этому порыву. Вообще-то в этом была его вина. Не желая втягиваться в длительные баталии с интендантами, он просто совал мзду или подарок из трофеев и получал все необходимое. Но то для нужд и потребностей отряда. Однако от осуществления идеи с минным зарядом ему и его парням не было ни холодно ни жарко. Так что… Без него…

Но и Келера бросать на произвол судьбы он не захотел, поэтому увез его с собой в Бабина. Только сначала Шестаков заскочил к Рогозину пошептаться насчет официанта. Потом за вещами штабс-капитана. Да еще отправил весточку по команде, дабы начальство не потеряло артиллериста. Брусилов торопил с созданием заряда и настаивал на том, чтобы они немедленно приступали к работе, что не могло не внушать тревогу.

— Ну вот она, наша обитель, — с удовольствием потягиваясь после столь неудобной езды на допотопном авто и поведя окрест рукой, произнес Шестаков.

Келеру доводилось как-то бывать в расположении одного из партизанских отрядов. Так вот, той расхлябанности и разгильдяйства, что имели место там, здесь не было и в помине. Два отделения изнывали на самом настоящем плацу, чеканя строевой шаг и будучи при этом одеты… в австрийскую форму. Причем не меньше полудюжины щеголяли петлицами офицерского состава.

— Что это? — удивился Келер.

— Во-первых, у хорошего солдата должна быть соответствующая выправка, а у офицера и подавно. Во-вторых, форму не мешает пообмять, чтобы она не выглядела чужеродной, — пожав плечами, пояснил Шестаков.

Келер перевел взгляд с марширующих партизан и осмотрелся окрест. На околице был виден спортивный городок, там тоже не меньше двух отделений, одни отрабатывали приемы рукопашного боя, друг не занимались силовыми упражнениями. Вдалеке слышны разрозненные выстрелы, и… Взрыв? Ах, ну да, у них же здесь и небольшой полигон имеется.

И вместе с тем это ничуть не нарушает мирный сельский пейзаж. Разум сам собой оставляет армейскую составляющую за кадром. Возможно, сказываются полтора года войны и неодолимое желание оставить всю эту грязь и кровь позади.

— Хм. А хорошо у вас тут. Сразу вспомнилось лето в родительском поместье. — вдохнув полной грудью, произнес Келер.

— Окстись, Густав, кругом военные, красивые, здоровенные.

— И все же.

— Ну, в общем, согласен. Мне тоже нравится. Особенно вечерами, когда заканчиваются занятия и солдаты отдыхают.

В этот момент к ним подбежал с докладом дежурный по отряду. Выходило, что в отряде без происшествий, личный состав занимается по распорядку. Одна группа на боевом выходе. Одна отдыхает, сиречь, бездельничает, отъедается и отсыпается после боевого. Остальные на занятиях или при деле.

— Вот и ладушки. Веткин, а разбуди-ка мне Инютина. Пусть несется сюда скачками.

— Слушаюсь.

— Отставить. Забери вещи господина штабс-капитана и отнеси ко мне в комнату. Вот теперь все.

— Слушаюсь.

Солдат подхватил объемистый дорожный саквояж офицера и стремглав умчался в сторону дома, отведенного под штаб. Одну из комнат дома занимал Шестаков. Причем комната была не то чтобы маленькой, так что места для обоих хватит. Хозяев подпоручик без зазрения совести выпроводил проживать к родственникам. Ничего, в тесноте, да не в обиде. А с другой стороны, чего обижаться, коль скоро платит постоялец, не скупясь, и не только он, но и остальные бойцы. А незачем народ; обижать. Тем более что это для них серьезные деньги, а для партизан не очень. Они вообще народ зажиточный.

Определившись с размещением штабс-капитана, Шестаков потянул его с собой показывать свое хозяйство. Немаленькое, надо заметить, хозяйство. Коль скоро появилась возможность, то с попустительства командующего он тянул все, что только могло пригодиться. Даже если это был вопрос дальней перспективы. Ведь возможность-то есть сейчас.

Именно по этой причине у него в отряде появились два отделения, которые к разведке как таковой не имели никакого отношения. Их задачей были обеспечение потребностей отряда и охрана склада, под который был арендован большой бревенчатый амбар. В другом расположилась мастерская, куда, собственно, Шестаков и повел гостя.

И хвастовство тут ни при чем. Просто ввиду того, что артиллериста повесили на шею Шестакова, нужно было его познакомить с мастерами. В отряде их было четверо, и столько же помощников. Потребности отряда из восьми десятков бойцов они вполне обеспечивали.

— Здравия желаю, ваш бродь, — едва офицеры появились в мастерской, вытянулся один из работников.

Одет в старую, местами заплатанную, но все же чистую гимнастерку. Как видно, это была сменная одежда, специально для работы в мастерской. Ничем иным это объяснить нельзя, ибо мужчина вовсе не походил на босяка, скорее уж на умудренного жизненным опытом дядьку, знающего себе цену.

— И тебе не хворать, Акинфий Никитич. Ну, чем порадуешь?

— Все вышло, как вы и говорили. Мы еще вчера на полигоне проверяли. Запал срабатывает в лучшем виде. Мы десяток гранат извели, ни одной осечки.

— Порадовал ты меня, Никитич. Вот как есть порадовал.

Вчера ему некогда было уточнять, как там что прошло, поскольку злой был, как черт, и укатил в город. А оказывается, его оружейникам было чем похвастать. И это не могло не радовать.

— Ага. Только вот теперь, того… За коз, которых на растяжки засылали, хозяевам надо бы восполнить. Мы, когда забирали, от вашего имени обещались.

— А вы что же, на боевых испытывали? На пустышках потренироваться не додумались?