не помнишь, но ты говорила, что они тебе очень нравятся. Сколько лет назад это было… мы еще работали вместе, значит, много.

— Я помню, — возразила я.

Когда мы работали в книжном, нам все время приходилось пользоваться ручками, ножами для бумаги и прочей канцелярией. И у Риэ из нагрудного кармана фартука всегда выглядывали эти ножницы. Однажды я попросила их у нее, чтобы рассмотреть поближе, и увидела, что на их ручках выгравированы маленькие изящные ландыши. Риэ берегла свои ножницы, надевала на лезвия черный кожаный чехол, когда они были ей не нужны. Все остальные пользовались обычными ножницами с пластиковыми кольцами, не особенно с ними церемонясь. Только у Риэ были свои, особенные — и, когда я смотрела, как аккуратно она что-то ими разрезает, у меня возникало необыкновенное чувство.

— Ты ведь ими так дорожила…

— Это да. Правда, я ими так долго пользовалась, что сейчас они уже местами почернели, — засмеялась Риэ, весело блеснув покрасневшими глазами. — А сейчас с работы я ушла, а дома они мне вряд ли понадобятся.

— Что ты… пусть будут у тебя.

— Нет, — покачала она головой. — Я помню, как ты их хвалила. И хочу, чтобы теперь ими пользовалась ты.

На ножницах в ее руке переливались отблески уличных огней. Какие же у нее маленькие ладони! Я окинула Риэ взглядом. Маленькая, ниже меня на голову, при том что мой рост тоже высоким не назовешь, сейчас она показалась мне совсем крохой. И ноги как палочки. И вдруг я отчетливо увидела Риэ маленькой девочкой. Спиной ко мне она несмелыми шажками ступала сквозь вечерний сумрак, склонившись под порывами вечернего ветра и вцепившись руками в лямки большущего красного рюкзака. С опущенной головой, словно слишком тяжелой для тонкой шеи, маленькая Риэ брела по пустынной улице неизвестно куда.

— Риэ, — предложила я, — может, продолжим в другом баре?

— Нет, на сегодня все, — со смехом помотала головой она. — Я больше не в состоянии пить.

И пошла вниз по лестнице, то и дело оборачиваясь, чтобы помахать мне на прощание. Несколько раз меня охватывал порыв догнать ее и все-таки уговорить пойти в какой-нибудь другой бар. Но я только следила за тем, как ее фигурка становится все меньше и меньше.

Когда я вернулась домой и распласталась на кресле-мешке, голова у меня разламывалась. Я закрыла глаза. Из темноты накатывали бесформенные волны боли. Я чувствовала себя клубком лапши, отчаянно извивающимся в кипятке.

Не открывая глаз, я надеялась уснуть, но время шло, а я так и не понимала, сплю я или нет. Очнувшись после очередного видения, не то сна, не то яви, не то фантазии, я заворочалась, устраиваясь поудобнее. Наверное, я сплю с открытыми глазами, подумалось мне. Поежившись от холода, я подтянула к себе свернутое одеяло и укрылась. Вскоре стало трудно дышать, и я отбросила его в сторону, потом снова закуталась, чтобы согреться, и так по кругу. Когда я уже в который раз отпихнула от себя одеяло, мои пальцы коснулись чего-то холодного. Приглядевшись, я поняла, что это ножницы, которые подарила мне Риэ. Разве я вынимала их из сумки? Их серебряная поверхность беззвучно втягивала в себя ледяной ночной воздух, превращая его в голубоватое мерцание. Взяв ножницы в правую руку и глянув на потолок, я обнаружила, что он весь заполнен разноцветными воздушными шарами. Я забралась на табуретку, встала на цыпочки и принялась протыкать их один за другим. Вместо лотерейных бумажек из них сыпались слова: «Счастливого Рождества!». Чей это был голос?.. Знакомый потолок заполняли все новые и новые шарики — они вылетали откуда-то, как мыльные пузыри. Грудь мне будто сжало тисками, я задыхалась, но не могла отвести глаз от этих шаров, колыхающихся надо мной, будто облака. Упираясь пальцами ног в табуретку, я тянулась рукой к потолку и протыкала, протыкала их. «Счастливого Рождества!»

Вот передо мной встает силуэт Риэ, которая машет мне из вечернего полумрака, прощаясь навсегда. Я прокалываю шарик, он исчезает, исчезает беззвучно, но вместо него тут же появляются новые, я теряю равновесие и чуть не падаю с табуретки. В этот момент кто-то подхватывает меня за локоть, я смотрю на него и понимаю, что это Дзюн Айдзава. Я вновь стою на табуретке, он показывает пальцем на очередной шарик. Я перехватываю ножницы и снова тянусь к потолку. «Счастливого Рождества!» Еще один шарик, второй, третий… «Надеюсь, у вас все получится», — шепчут мне волосы Айдзавы, подстриженные аккуратной лесенкой и ровно посередине разделенные пробором. Я помню их, нежные, похожие на рябь на воде, они словно сомневались — стать крыльями или узором, оставленным волнами на камне. Во что превратиться? Что выбрать? Гулкие раскаты эха от караоке-системы сливаются со струящимися волосами Айдзавы так, что одно от другого уже не отличить. Надеюсь, у вас все получится… Выронив ножницы, я провалилась в сон.

13. Непростая задача

Новогодние праздники пролетели незаметно, затерявшись в череде обычных дней. Наступил 2017-й год. Мы с Макико и Мидорико обменялись поздравлениями в Line, ну и еще я обнаружила в почтовом ящике четыре новогодние открытки — вот, собственно, и все. Одна открытка была из ортопедической клиники, в которой я была всего один раз, остальные — из редакций журналов и газет, где я публиковалась.

Когда мир вернулся к рабочим будням, мне позвонила Рёко Сэнгава. Я слегка напряглась, подумав, что она хочет поговорить о романе, но она не стала затрагивать эту тему — только сказала, что завтра по делам будет в моем районе, и предложила вместе поужинать. Мы встретились возле станции, поели тонкацу. Перед Новым годом Сэнгава сделала себе перманент, так что я похвалила ее новую прическу, которая ей правда очень шла. В ответ Сэнгава вдруг смутилась, покраснела и поправила волосы, бормоча, что ничего особенного, просто иначе их никак не уложить. Потом мы сели в кафе неподалеку и стали болтать о том о сем. Сперва я была начеку — вдруг она мне специально зубы заговаривает, а сама ждет удобного момента, чтобы завести разговор про роман, но, похоже, я зря боялась. Сэнгава, за которой я никогда не замечала любви к сладкому, в этот раз удивила меня, заказав себе к кофе тирамису, которое ела с явным удовольствием.

Несколько раз мы говорили по телефону с Юсой. Она сказала, что все новогодние праздники провалялась вместе с дочкой в гриппе, настоящий ад. Жаловалась, что времени совсем нет, — надо и читать верстку книги, которая пойдет в печать весной, и писать роман, который публикуется главами.

— У тебя же вроде