сколько лет назад. Что же она мне напоминает, эта вялая, нездоровая кожа? Точно, маринованный баклажан. Не шкурку, а разваренную зеленоватую мякоть. С трудом верилось, что эта измотанная, высохшая женщина в зеркале способна произвести на свет новую жизнь. Даже воображать этого не хотелось. Опершись руками на раковину, я медленно и вдумчиво сделала гимнастику для шеи. Внутри что-то хрустнуло. Потом я еще раз старательно вымыла руки и вышла в безлюдный коридор. В конце коридора был холл, где проходила регистрация на симпозиум. Там на диванчике сидел мужчина. Это был Дзюн Айдзава.

Пройти к эскалатору, не столкнувшись с ним, было решительно невозможно, так что, сжав ручки сумки, я направилась вперед. В тот самый момент, когда я думала, сказать что-нибудь Айдзаве или нет, наши взгляды встретились. Я непроизвольно кивнула, он, чуть поколебавшись, ответил тем же. Я собиралась пройти мимо, когда Айдзава обратился ко мне:

— Вы все-таки пришли. Уже уходите?

Его голос показался мне гораздо мягче, чем тогда в лифте. В руках у него был только бумажный стаканчик с кофе — ни сумки, ни портфеля. Черный джемпер, примерно такой же, как в прошлый раз, хлопковые брюки темно-коричневого цвета, черные кроссовки.

— Я хотела послушать до конца, но…

— Да, я понимаю, симпозиум длинный.

— А вы, Айдзава? Не пойдете в зал?

Он на секунду замер — видимо, не ожидал услышать свою фамилию из уст едва знакомого человека. А потом объяснил:

— Я дежурю в фойе для выступающих.

— Если что, моя фамилия Нацумэ, — представилась я. — Правда, визитки у меня нет, но…

Достав из сумки свой сборник двухлетней давности, я показала его мужчине.

— Я пишу прозу.

Айдзава удивленно поднял брови:

— Так вы писатель?

— Ну, книга у меня пока только одна, — призналась я и протянула сборник Айдзаве. — Держите!

Взяв у меня из рук книгу, он со словами «Вот это да!» принялся рассматривать обложку. Взглянул на название на корешке, внимательно прочел аннотацию и высказывания критиков — и только после этого поднял голову.

— Какая вы молодец. Я даже представить не могу, как это — написать книгу, — сказал Айдзава и подал книжку мне, но я ответила, что это подарок.

— Вы уверены?

— Да, — подтвердила я и несколько раз кивнула.

Держа в одной руке стаканчик с кофе, а в другой книгу, Айдзава подвинулся вправо, приглашая меня сесть рядом. Продолжая суетливо кивать, я присела. Некоторое время мы оба молча разглядывали мой сборник у него в руке. Мне было неловко. Скосив глаза вбок, я увидела перед собой голову Айдзавы, который теперь склонился над книгой и, упираясь локтями в колени, перелистывал страницы. Его волосы, разделенные посередине пробором и зачесанные назад, лежали так же ровно, как во время нашей прошлой встречи. Вблизи они казались еще тоньше и мягче. Такие послушные. Я вспомнила свои жесткие, тусклые волосы, которые только что рассматривала в зеркале.

— У вас сегодня хорошее настроение? — спросила я.

— Что? — удивился Айдзава и поднял голову.

Я растерялась. На самом деле я имела в виду только то, что он выглядит иначе, чем в прошлый раз, а получилась какая-то ерунда. Мои щеки горели. Хотелось объяснить ему, что я совсем не то хотела сказать, но я боялась ляпнуть еще какую-нибудь глупость. Айдзава тоже молчал. Через некоторое время я увидела на эскалаторе женщину лет шестидесяти в вязаной шапке с ушами. Она ехала вверх, точно чемодан в аэропорту по багажной ленте. Сойдя с эскалатора, она вышла в холл, где сидели мы с Айдзавой, и неторопливо прошествовала мимо.

— Вы, наверное, не помните… — начала я, — тогда в лифте, после собрания… Кстати, еще раз прошу прощения за мое поведение на нем. В общем, я вам сказала, что собираюсь сделать AID.

Айдзава на это только кивнул, и то не сразу. Он явно растерялся. Либо удивился, что незнакомый человек делится с ним настолько интимной информацией, либо испугался, что сейчас я ему выложу всю историю своей жизни. Абсолютно естественная реакция. Думая о том, что на его месте ощущала бы то же самое, я глубоко вдохнула, выдохнула, а потом продолжила:

— Вы, может быть, скажете: и чего она ко мне с этим пристала… — Я сама не заметила, что перешла на осакский диалект.

— Нет, — возразил Айдзава. — Я редко выступаю на публике, но все-таки состою в обществе, и такие разговоры для меня не в новинку… Нацумэ, вы что, из Кансая?

— Да. Из Осаки.

— Я сначала не понял. Вы пользуетесь диалектом осознанно?

— Обычно это происходит нечаянно. Когда я слежу за собой, получается ближе к стандартному варианту языка.

— Понятно, — кивнул Айдзава. — У меня тоже похожий механизм.

— Похожий механизм?..

— Это я про то, что вы назвали «хорошим настроением». Сегодня тут много народу, потом еще будет банкет, и какое-то время мне предстоит общаться с людьми. Вот я и нервничаю.

— И от нервов у вас улучшается настроение?

— Нет, просто я изображаю приятного человека, — рассмеялся Айдзава. — А тогда, на Дзиюгаоке… кажется, на Рождество? Тогда я этим не занимался.

— Мне показалось, что вы в тот день думали о чем-то своем.

— О, так вы семьдесят восьмого года рождения. Значит, мы с вами ровесники, — заметил Айдзава, взглянув на клапан обложки, где была напечатана справка об авторе. — Нет, все же это потрясающе. Может быть, для вас в этом нет ничего особенного, но представить только — взять буквы и составить из них целый мир… Знаете, я впервые в жизни разговариваю с писателем.

— Вряд ли меня можно назвать настоящим писателем… — втянув голову в плечи, пробормотала я.

Между нами повисло молчание. Пытаясь чем-то его заполнить, я хотела спросить, кем работает Айдзава, и уже даже начала: «Айдзава, а чем вы…» — но осеклась. Ладно бы он сам решил мне об этом сообщить, но выспрашивать у него такие подробности, пожалуй, невежливо. Почему я подарила ему свою книгу? Потому что мне показалось несправедливым, что из интервью и выступлений я знаю об Айдзаве, о его происхождении довольно личные вещи, а о себе ничего не рассказываю. Однако, по сути, это были мои внутренние проблемы, которые Айдзавы не касались. Впрочем, он догадался, о чем я хотела спросить, и сообщил, что по профессии он терапевт.

— Так значит, вы врач?

— Да, — подтвердил Айдзава. — Впрочем, в штате я нигде не состою.

— Вы не работаете? — не поняла я.

— Можно и так сказать, но если я совсем не буду работать, то не на что будет жить, — снова засмеялся он. — Сначала я работал в больнице. Но возникли некоторые обстоятельства… и теперь я скитаюсь по разным местам.

— То есть