да принципиально не стал добавлять отчества. — У меня свои правила и свое начальство. А потом… ты выпуск хоть смотрел? Я ничего такого не сказал, только по факту. Я звонил перед выпуском, просил, чтобы дали время разобраться в деталях. Не дали. Кого мне слушать? Мне компания платит деньги.

— Тебя по-человечески просили, — побагровел Твердиевич. — Я тебе обещаю, слово офицера даю, что работать ты здесь больше не будешь. Я тебя лишаю аккредитации!

— Короче, Андрюха, топай к себе и не морочь мне голову. Думаешь, негде перекантоваться? Найдем. А насчет аккредитации, так это тебе к начальству моему надо. Телефончик дать или знаешь?

— Сука ты.

— Да пошел ты.

Так бы дело и до драчки дошло. Но Ордынцев втиснулся между ними: Вязенкина вопящего тащит теперь в вагон. Твердиевич вслед брызжет слюной.

— Григорий, горячий ты, ох горячий, — как-то официально и одновременно с участием говорит Ордынцев. — Добрее надо к людям, мягшее, гибче надо быть. Я вот тоже когда служил…

— Нет, вот ты мне скажи, — перебивает Вязенкин. — Мы что соврали, соврали, да? Мы как есть показали. И совесть моя чиста. Орать на себя и оскорблять не позволю!

— Совесть, Григорий, такая субстанция, которая может быть, а может и не быть.

Где-то он уже слышал эту фразу, от кого только, не может Вязенкин вспомнить. В комендатуреможе у военных?.. В вагончик зашел Пестиков с загадочным выражением лица. Включил магнитофон. Заиграла «Отель „Калифорния“».

— Пест, достала твоя «Калифорния»…

— Гриня, а я все снял — как нас выгоняли, — сияет Пестиков, кивнул на отставного майора Ордынцева. — Гоним? Дядь Саш, заводи дырчик.

У Пестикова, как у оператора новостей, была замечательная черта — он забывал в нужное время выключить камеру. Можно было уже не думать о последствиях — последствия уже начались. Пресс-служба, Премьер, правительство, мирная жизнь, пленные у забора, митинг с трупами… Плевать! Если Москва санкционирует драку, будет драка.

Москва дала добро.

К следующему выпуску Вязенкин состряпал сюжет, где показал и Твердиевича, и митинг с трупами, и снова Твердиевича — грозящего «Независимой» компании выселением, исключением и проклятием. Они снова шли первым номером. Гога Мартыновский получил обещанную Вязенкиным картинку. На «Чистой Кнопке» появились обгорелые тушки, тетки в платках и каракулевые папахи: «Прауэльно парэнь сказал!» Госканалам ничего не оставалось делать, как воспользоваться той же самой картинкой.

Скандала избежать не удалось, совещание в правительстве было сорвано.

В кабинете у Твердиевича накурено. Чай на столе. «Серые костюмы» пьют с сахаром вприкуску.

Твердиевич хмур, в окно смотрит. Молчит радио.

Тот, что у окна — Сергеев — пьет с удовольствием, дует на кипяток.

— Андрей Андреич, в нашей работе как в дзюдо расслабляться нужно перед броском. Паренек с «Независимой», конечно, горяч не в меру, но не думаю, что все так плохо. Но пресануть надо для порядка. Ты вот что, давай-ка завтра организуй поездочку в то село, откуда притащили эти трупы. Возьми госканалы, охрану, кого-нибудь из чиновников повыше рангом, чтоб посолидней выглядело. Посмотрим. И картинка… Нужно сделать копию съемок с митинга. Завтрашние съемки тоже перепиши, только сразу как вернетесь. Мне передашь картинку.

— А Премьер? — спросил Твердиевич.

— А что Премьер, — вступает в беседу Иванов, — у Премьера хватает забот. Премьер пусть с Центром согласовывает, а мы тут покопаемся. Верно же?

Твердиевич кивает в знак согласия.

— Ты ведь знаешь, Андрей Андреич, журналисты — народ рыхлый, изнеженный, болезненный, — подмигнул хитро Сергеев. — Но стратегический это предмет. Это и нужно использовать. В ваших военных академиях такие науки не преподают, нам и приходится роли осваивать по ходу пьесы. Пусть себе снимает этот твой Вязенкин. Госканалы свою работу сделают — не сомневайся; у них задачи и стратегии другие. Контрасты нужны, конфликты. Без конфликта не понять, кто на чьей стороне. А сторон-то всего две. Кто не с нами, тот против нас. Верно ж?

— Поездку придется согласовывать с Премьером.

— Так согласовывай, на то ты и пресс-служба. Только не настаивай на кандидатуре чиновника, который поедет в село. Пусть Премьер сам назначит, а может, кто и добровольно вызовется.

Сергеев с Ивановым допили чай и собрались идти.

— Ну, до связи.

На следующий день, в пятницу, две правительственные «газели» в сопровождении машин охраны, с бэтером в голове колонны, двинулись в сторону шатойских предгорий.

Журналисты сонно вглядывались в окна. За окнами — мрачнейшие руины Октябрьского района. Дорога пошла вниз под уклон, высокая покатая гора осталась справа, мелькнули ржавые ворота и вывеска над ними «Дачный поселок Дружба». Вверх по склону потянулась густая зеленка.

«Вот, наверное, хорошая позиция для снайпера», — думал чернявый паренек, сидевший как раз у окна справа. Он поежился, незаметно огляделся, но никто не обращал на него внимания. Операторы, поднятые, словно на пожар, досыпали в обнимку с камерами. Звонили из редакции, сказали, что поездка ответственная, ждали на вечер картинку и сюжет.

«Может, даже будет прямое включение», — подумал паренек и снова поежился.

Звали его Алексеем Владимировичем Дудниковым.

Было ему двадцать семь лет. Год всего назад снял Алексей Владимирович капитанские погоны, рассчитался с должностью замполита ракетного дивизиона и стал просто Лешкой, компанейским парнем с устойчивой психикой и твердыми политическими взгядами. Стал Лешка осваивать новую для себя профессию — журналиста. Лешка полгода поработал на корпункте во внештатной глубинке, но быстро зарекомендовал себя с лучшей стороны, и был переведен в штат столичной редакции.

На новом месте нравилось ему: уважение людей, телевизионная зарплата сравнима с генеральской, интересные командировки — обеды в хороших ресторанах и упругие «горничные» в розовых кружевах на обратной дороге с войны. Работал Лешка Дудников теперь военным корреспондентом. Когда летел из Моздока на вертолете первый раз в зону контртеррористической операции, КТО, сердце замирало. Но знал Лешка, что все получится у него. Чем он хуже других? Да ничем. И вид у него боевой, мужественный. Жена волновалась за него после эфиров на фоне горящих скважин, колючей ханкальской проволоки и снующих по базе федеральных сил бэтеров — береги себя! Берегу, успокаивал родных бывший капитан Алексей Владимирович Дудников.

Смотрит Лешка в окно на гору с «зеленкой» и думает, чего ж так медленно едут они, ведь вражеский снайпер может запросто стрельнуть по ним. А вдруг зацепит кого? Мотается народ в «газели». Клюют носами операторы. Фотограф один, корреспонденты из газет, двое молчунов в серых костюмах увязались с ними. Первый раз выехал Лешка за территорию Ханкалы, группировки федеральных сил. Страшновато Лешке — но ничего, держится молодцом. Не отправлять же было одного оператора? А вдруг чего подумает, — что струсил он, капитан и бывший замполит. Приободрился Лешка, брови нахмурил: густые брови у Лешки, телегеничное