И он, ваше величество, поведал мне ужасную историю: он обокрал сам себя, чтобы подозрения пали на моего отца, который в тот день, будучи замешан в заговоре против вашего брата, оказался вынужден бежать.

Затем он взялся за преступление, настоящее преступление, государь!..

– Как вы можете все это мне говорить, сударь, если узнали это на исповеди и, значит, обязаны молчать.

– Позвольте мне договорить, ваше величество… Клянусь, что я не введу вас в грех. Я один рискую погубить свою душу…

или, вернее, – Господи Боже мой! – уже погубил! – прибавил он, подняв глаза к небу.

– Продолжайте, – разрешил король.

– Жерар Тардье рассказал мне, как, уступая уговорам своей сожительницы, решил отделаться от двух своих племянников.

Разумеется, такое решение далось ему не без колебаний, борьбы, угрызений совести. И все же он решился… Двое соучастников распределили роли: он взял на себя мальчика, она – девочку. Он преуспел, бросив племянника в пруд и забив его веслом…

– Как ужасно то, что вы мне рассказываете!

– Да, сир, это ужасно.

– И вы обязаны представить мне доказательства своих заявлений.

– Я представлю вам доказательства, государь. Итак, женщине убить девочку не удалось. В ту минуту, когда она готова была зарезать несчастную крошку, на крики примчался пес, сорвавшийся с цепи; он разбил окно, вцепился женщине в горло и задушил ее. Обливаясь кровью, девочка бежала…

– Она жива? – спросил король.

– Не знаю. Ваша полиция ее похитила, дабы убрать свидетеля невиновности моего отца.

– Сударь! Даю вам слово дворянина, что справедливость будет восстановлена… Но где доказательства?!

– Вот они! – сказал монах, вынимая из кармана манускрипт.

Он с поклоном передал королю свиток, на котором было написано:

«Это моя главная исповедь перед Богом и людьми, которая может быть в случае необходимости предана гласности после моей смерти.

Жерар Тардье».

– Как давно у вас эта бумага? – поинтересовался король.

– Она была при мне все время, сир, – признался монах. – Убийца отдал ее мне, думая, что скоро умрет.

– И, имея эту бумагу, вы ничего не сказали, не представили ее судьям, не дали ее мне?

– Ваше величество! Разве вы не видите, что здесь написано:

исповедь преступника могла быть предана гласности лишь после его смерти.

– Он, стало быть, умер?

– Да, государь, – кивнул монах.

– Давно?

– Три часа назад; именно столько времени мне понадобилось, чтобы добраться из Ванвра в Сен-Клу.

– Должно быть, самому Господу стало угодно, чтобы негодяй умер вовремя.

– Да, я думаю, что Господу была угодна его смерть, ваше величество… Однако, – продолжал монах, опускаясь на одно колено, – я знаю человека столь же ничтожного, еще большего негодяя, чем этот.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил король.

– Я хочу сказать, что господин Жерар умер не своей смертью, ваше величество.

– Он покончил с собой? – вскричал король.

– Нет, государь, он был убит!

– Убит?! – изумился король, и вдруг его словно озарило. – Кто же его убил?

Монах вынул из-за пазухи нож, которым он убил г-на Жерара, и положил его к ногам короля.

Нож был в крови.

Рука монаха тоже была в крови.

– О! – вскрикнул король и отпрянул. – Значит, убийца – это…

Он не смел договорить.

– …это я, ваше величество! – понурился монах. – Это был единственный способ спасти честь и голову моего отца. Эшафот уже стоит, государь Прикажите, и я взойду на него.

На мгновение воцарилось молчание. Монах стоял все так же, не поднимая головы, в ожидании приговора.

Но, к величайшему удивлению аббата Доминика, король, отступивший при виде окровавленного кинжала, смягчился и проговорил:

– Встаньте, сударь. Вы совершили, без сомнения, ужасное, отвратительное преступление. Однако оно вполне объяснимо, если не простительно, ведь вы действовали из преданности отцу:

это сыновняя любовь вложила вам в руки нож, и хотя никому не дано право мстить за себя самому, закон все учтет, мне же нечего сказать, я ничего не могу сделать до тех пор, пока вам не будет вынесен приговор.

– А как же мой отец, ваше величество?! – вскричал молодой человек.

– Это другое дело.

Король позвонил, на пороге появился лакей – Передайте господину префекту полиции и хранителю королевской печати, что я жду их здесь.

Монах по-прежнему стоял на одном колене, несмотря на разрешение короля подняться.

– Да встаньте же! – повторил Карл X.

Монах повиновался, но был очень слаб, и ему пришлось опереться на стол, чтобы не упасть.

– Садитесь, сударь, – пригласил его король – Ваше величество!.. – пролепетал монах.

– Я вижу, вы ждете приказа. Итак, приказываю вам сесть.

Монах почти без чувств упал в кресло.

В эту минуту префект полиции и министр юстиции явились на зов короля.

– Господа! – весело проговорил король. – Я был прав, когда говорил вам, что приход лица, о котором мне доложили, может изменить ход событий.

– Что хочет сказать его величество? – спросил министр юстиции.

– Я хочу сказать, что был совершенно прав, когда уверял, что к осадному положению придется прибегнуть лишь в крайнем случае. К счастью, мы до этого не дошли!

Он повернулся к префекту полиции:

– Вы мне сказали, сударь, что, если похороны Манюэля будут проходить не в один день с казнью господина Сарранти, вы сумеете справиться с ситуацией без единого выстрела – Да, ваше величество.

– Вы можете не опасаться осложнений. С этой минуты господин Сарранти свободен. У меня в руках доказательства его невиновности.

– Но… – растерянно начал префект.

– Вы возьмете с собой в карету вот этого господина, – сказал король, указав на аббата Доминика, – поедете с ним в Консьержери и там немедленно освободите господина Сарранти. Повторяю вам, что он невиновен, а я не хочу, чтобы невиновный оставался хоть на минуту под замком с того момента, как его невиновность доказана.

– Ах, ваше величество! – воскликнул благодарный монах и протянул к королю руки.

– Ступайте, сударь, – сказал король, – и не теряйте ни минуты.

Король повернулся к монаху:

– Я вам даю неделю на то, чтобы вы оправились после нелегкого путешествия. Затем вы сдадитесь властям.