Я не стала рассказывать им о рассветном госте – а это был именно гость. Вода. Даже маме не рассказала, хотя прибежала к ней в комнату, разбудила, обняла и долго стучала зубами, не в силах вымолвить ни слова. Сразу же после завтрака собралась и уехала в больницу. Как странно, что именно это место, где страдают и умирают, стало для меня убежищем, местом отдыха!

Правда, когда я поднималась по лестнице, знакомая сестра милосердия здорово меня напугала:

– Она умерла!

Я сразу поняла, что речь идет о Поляте, чуть не развернулась на полпути, чтобы убежать в парк и там рыдать. Впрочем, скорее всего, женщина сказала «умирает», а мне почему-то послышалось Другое. Разница все же существенная. Полята вновь стонала от боли, ее рвало в подставленный сестричкой таз, но она была жива.

– Ей рыбу принесли, – пояснила сестричка. – Она съела много жирной рыбы, хотя доктор запретил.

Я дождалась, пока она уйдет, прежде чем привычно расстегнуть под рукавом эскринас. Только в больнице я чувствую себя не мошенницей, решившейся украсть чужое, а той, которая владеет стихией по праву. Только у постели Поляты я чувствую себя полезной и сильной. За это, наверное, и привязалась к ней.

По сути, я и лечить-то не умею. Просто отдаю больной свои силы, а уж человеческий организм, более умный, чем я, что-то с этой силой делает.

Почти весь день просидела у Поляты. Думала о сне. Очень много странного. У меня есть сны, которые просто сны. А есть – где «почти наяву». И я точно знаю, что это не сны, я в своих ночных полетах видела много такого, о чем просто не могла знать. Например, задолго до приезда в столицу я полюбила летать в прекрасный город, в особенности мне нравилось одно здание. Абаркада. Я знала ее во всех подробностях задолго до того, как увидела наяву. Сном это не объяснишь.

Так вот, сегодня было путешествие. Не сон. И в ту ночь, когда я видела собственную могилу, разрытую тысячи лет спустя, – тоже не сон. Что же все это значит? Холодно, жутко… Но нить янтаря под платьем греет. И когда ближе к вечеру меня вновь пригласили на аудиенцию к Его Величеству, я не заподозрила ничего дурного.

Личный кабинет императора так мал, что в него едва поместились трое: я, Его Величество и горбоносый. Желтые стены, письменный стол, портрет какой-то женщины, в узком окне – желтая столица. Два кресла, меня попросили сесть, как ни странно, в более роскошное, чьи подлокотники и верхняя часть спинки представляли собой иглы хрусталя, сплетенные вместе серебряным кружевом. Горбоносый встал за спиною государя. Он держал в руках исписанные листы бумаги. Я улыбнулась императору, погладила янтарные бусы. Мне хотелось поблагодарить его за подарок, но выражение лица Авердана было столь мрачно, что я не смогла выдавить из себя ни звука.

Он кивнул горбоносому и отвернулся от меня, делая вид, что целиком поглощен чтением каких-то документов на столе. Брат императора прокашлялся.

– Л’лэарди Верана, Его Величество пожелал видеть вас, чтобы прояснить некое чрезвычайно важное обстоятельство, касающееся вашей и его чести.

Я тщетно пыталась поймать взгляд императора.

– Л’лэарди Верана, я очень прошу вас быть правдивой, ведь это очень важно и для вас, и для Его Величества. Вы готовы отвечать на мои вопросы?

– Да, разумеется.

– Вы обещаете отвечать честно?

– Да, – я нервно стиснула руки.

– Л’лэарди Верана, зачем вы приезжали на фрегат императорского флота «Крылатый» семнадцатого числа прошлой касады?

– Н-на фрегат «Крылатый»? – переспросила я. Так и знала, что мне это аукнется. Но кто проболтался?

– Вы были на этом корабле?

– Да.

Император поднял голову.

– С какой целью вы туда приезжали?

– Посмотреть на корабль. Я никогда в жизни раньше не была на настоящем корабле, а мой отец был моряком. Я всю жизнь мечтала.

– В чьем сопровождении вы прибыли на корабль?

Загоняю ногти в ладонь. Сказать, что с мамой? Мама меня не выдаст, но врать не умеет. Запугать ее легко. А у них, наверное, есть свидетель.

– Я прибыла туда, – говорю, осторожно подбирая слова, – по приглашению л’лэарда Ильруса.

Горбоносый пожевал губу, поднял брови:

– Вы уверены в этом, л’лэарди Верана? – В его голосе мне отчетливо послышалась издевка.

– Да.

Император откинулся на спинку кресла так, что его ножки заскрежетали по паркету. Горбоносый успокаивающе положил руку Авердану на плечо.

– Еще раз – вы уверены в этом, л’лэарди Верана?

– Разумеется.

Не хочу подставлять Велана. Если здесь прозвучит его имя, императорская немилость ветреннику обеспечена.

– Лживая ш-шутиха! – рыкнул, не выдержав, император. По его оговорке я поняла, что он хотел обозвать меня еще более резко, возможно, нецензурно, но в последний момент сдержался.

– Мне бы хотелось знать, почему меня об этом расспрашивают? – Иду в наступление. – Да, там была какая-то нетрезвая моряцкая вечеринка с участием певичек и, простите, падших женщин! Я об этом не знала! Я думала, мне просто покажут корабль, я потрогаю штурвал, увижу своими глазами кают-компанию, трюм и уплыву домой! А они меня заставили петь!

Я понимаю, что присутствие невесты императора в подобных сборищах недопустимо, и это ужасное пятно на моей репутации. Ужасно сожалею о том своем поступке. Но теперь я уже ничего не смогу с этим сделать!

– О том, что садились морякам на колени, тоже сожалеете? Или вас заставили? – Ледяной голос императора.

– Что? – Я вскочила. – Какая мерзость!

– Сядьте, л’лэарди Верана. Действительно, мерзость, – горбоносый, спокойно. – Вы садились морякам на колени?

– Нет!

– Обнимались с ними?

– Они были все пьяные и вонючие!

– Отвечайте на вопрос.

– Нет!

– Лжет, – процедил император. – Л’лэарди Верана, да будет вам известно, что вы сидите в кресле мастера Гукардта, и любая ваша ложь меняет цвет кристаллов.

Я сдернула руки с подлокотников. Вот демоны. Горбоносый покачал головой, будто досадуя на несдержанность Его Величества.

– Вы обнимались с кем-нибудь из присутствующих в тот вечер на корабле?

– С певичкой. Не помню, как ее зовут. Она мне аплодировала, а потом полезла обниматься. Пьяная была.

– Хорошо, – с явным сожалением вздохнул горбоносый, вынужденный принять мой ответ за правду. – И все же остается открытым вопрос, кто вас сопровождал на корабль. О л’лэарде Ильрусе вы солгали.

Я молчала, опустив голову.

– Его имя – л’лэард Трагад, не так ли?

Пусть бы я накликала беду на свою глупую голову, но так подставить своего единственного друга!