Последовавшая 27 февраля 1943 г. Директива Ставки Верховного Главнокомандования командующим войсками Ленинградского и Волховского фронтов хотя и давала отрицательную оценку проведенных ими операций по овладению Шлиссельбургско-Синявинским выступом, но не содержала анализа их неудачи. «Проведенные операции Ленинградского и Волховского фронтов, – говорилось в ней, – не дали ожидаемых результатов. Основным недочетом наступательных операций фронтов является то, что 67-я и 2-я ударная армии действовали порознь и каждая на своем участке обязывалась прорывать огневую укрепленную полосу противника, что привело к распылению сил и средств, к бесцельным большим жертвам в живой силе и технике. С этими недочетами необходимо покончить»[618].

Копии этой директивы, подписанной И. В. Сталиным, были направлены и представителям Ставки на Волховском и Ленинградском фронтах К. Ε. Ворошилову и Г. К. Жукову, и потому, быть может, причины неудачи совместной наступательной операции были сведены к «недочетам».

Не предлагая реальных мер, как покончить с отмеченными «недочетами», Ставка приказала временно прекратить наступление 55-й и 67-й армий Ленинградского фронта, 2-й ударной и 54-й армий Волховского фронта. 2-я ударная армия передавалась с 28 февраля 1943 г. в состав Ленинградского фронта. Ставка предписывала войскам обоих фронтов «закрепиться на занимаемых рубежах, вести активную разведку с целью выявления слабых мест в обороне противника»[619]. Командующие Ленинградским и Волховским фронтами должны были не позже 3 марта 1943 г. представить в Ставку план новой совместной наступательной операции «с учетом слабых мест противника», а представитель Ставки маршал К. Е. Ворошилов обязывался «дать свое заключение по плану совместных действий обоих фронтов и представить его в Ставку»[620].

Хотя в феврале 1943 г. войскам Ленинградского и Волховского фронтов и не удалось развить свой январский успех и освободить Ленинград полностью от вражеской осады, в нем происходили разительные перемены, которые не могли не отметить даже его критически настроенные жители.

Фиксируя в своих дневниках происходившие изменения в жизни города, они невольно возвращались в «смертное время» первой блокадной зимы. «Какая разница в общей обстановке! – писала известная театральная деятельница Л. В. Шапорина. – Тогда за каждым углом стояла смерть, лежали или ехали мертвецы, другие тут же умирали на глазах. Еду в трамвае, давка, ругань. Слабые уже все умерли, сильных особенно тоже нет, но те, кто остался, стараются вытянуть зиму»[621]. Н. П. Горшкова особенно поразило в феврале 1943 г. то, что «дворники усиленно скребут и убирают снег и лед. На Невском тротуары и проезжая часть очищены от снега до асфальта»[622]. К сожалению, в дневниках ленинградцев еще регулярно появлялись и записи об артиллерийских обстрелах и воздушных тревогах. 9 февраля 1943 г. фашистская артиллерия, начав обстрел Ленинграда в 6 час. 5 мин., держала его под огнем тринадцать с половиной часов. В этот день в черте города разорвалось более 1,5 тыс. снарядов, в результате чего погибло 29 жителей города и 80 было ранено[623]. Всего по городу в феврале 1943 г. был выпущен 4771 снаряд[624].

Удивительное дело: несмотря на продолжавшиеся интенсивные обстрелы вражеской артиллерии и жертвы, ленинградцы без всяких на то оснований перестали их бояться. Точнее говоря, многие из переживших «смертное время» считали, что никакие снаряды и бомбы теперь их не достанут. «По случаю моего дня рождения получила много поздравлений, – записала в своем дневнике 15 февраля 1943 г. известная художница А. П. Остроумова-Лебедева. – Несмотря на обстрел, приходили племянницы, друзья, которых в городе осталось немного. Получила подарки, хотя их было немного, но мне кажется, они характерны для нынешнего времени. Нюша подарила кусок кухонного мыла. Юлия Васильевна преподнесла стеариновую свечку и пол-литра молока, за которым ходила пешком к Мечниковской больнице. А это составляет не менее пяти километров в один конец. Моя племянница принесла восьмушку чаю, а В. В. Милютина – коллективный подарок – три конфетки и две столовые ложки кофе. Все подарки приятные и полезные. Я была в этот день очень счастлива. Волкова и Милютина не говорили со мной об еде, о пайках, о хлебе, о дистрофии и т. д., а говорили о литературе, о творчестве, об искусстве, о том, что так близко моей душе, чем я живу»[625].

Прорыв блокады Ленинграда стал мобилизующим фактором вовлечения творческой интеллигенции в решение вставших перед городом новых задач. В феврале 1943 г. была создана комиссия по руководству охраной и восстановлением в Ленинграде памятников архитектуры и монументальной живописи, в которую вошли видные архитекторы, скульпторы, художники[626]. Одновременно Ленинградское отделение Союза советских архитекторов объявило конкурс на эскизный проект монумента «Прорыв блокады». Архитектор Архитектурно-планировочного управления Ленгорисполкома Э. Г. Левина записала 11 февраля 1943 г. в своем дневнике: «Была на киностудии, смотрела хронику: кадры о Шлиссельбурге, для конкурса на памятник прорыва блокады. Программу взяло 50 (!!!) человек из 120 архитекторов, считая ходячих, сидячих и лежачих, – небывало»[627]. Из представленных на конкурс 44 проектов лучшими были признаны работы известных архитекторов В. А. Каменского, А. И. Князева, Л. Г. Голубовского и А. С. Гинцберга[628]. 23 февраля 1943 г. в Ленинградском Доме Красной Армии открылась юбилейная выставка работ ленинградских художников и скульпторов.

Важным событием в научной жизни стала прошедшая 27-28 февраля 1943 г. в Ленинградском филиале Всесоюзного института экспериментальной медицины конференция памяти выдающегося физиолога И. П. Павлова, первого в России лауреата Нобелевской премии. Основной доклад «Высшая нервная деятельность животных в условиях недостаточного питания» сделала на конференции его ближайшая сподвижница М. К. Петрова, автор многочисленных трудов по физиологии животных. С докладами на актуальные проблемы, разрабатываемые применительно к условиям военного времени и блокады города, выступили известные ученые-медики В. Г. Гаршин, В. Е. Делов, А. Г. Молотков, С. X. Мусаэлян и др.[629]

В феврале 1943 г. по командировке Главного политического управления Красной Армии в Ленинград приехала группа артистов Академического театра оперы и балета им. С. М. Кирова, эвакуированного в Пермь. Среди добравшихся в родной город еще прежним путем, по ледовой дороге Ладожского озера, были заслуженные артисты РСФСР Б. М. Фрейдков, Т. М. Вечеслова, А. В. Лопухов, В. Ф. Тихий. Значительно расширился круг музыкантов, прилетавших на гастроли из Москвы: среди них появились Галина Баринова, Мария Юдина, Яков Зак, Эмиль Гилельс, Давид Ойстрах. 7 февраля 1943 г. «Ленинградская правда» поместила краткий отчет о выступлении в Филармонии пианиста Якова Флиера: «На эстраде, у самой клавиатуры рояля, стоял рефлектор. Изредка пианист подносил к нему руки. В остальном обстановка этого концерта не отличалась от обычной. Яков Флиер играл с большим подъемом». Мария Юдина, дважды прилетавшая из Москвы в осажденный город, впоследствии вспоминала: «Господи, как я стремилась в Ленинград – „умереть у стен Ленинграда“, как минимум… я счастлива, что хоть краешком коснулась великой сей эпохи, смогла передать какие-то символические посылочки дорогим-дорогим, любимым друзьям – уцелевшим – всех возрастов и формаций, лицезреть их просветленные лица…»[630]

10 февраля 1943 г., в день смерти А. С. Пушкина, Институт русской литературы Академии наук, Пушкинское общество и Ленинградское