Ведж кладет ладонь на ее руку, сплетая пальцы.

Норра чувствует тепло, утешение и…

Она резко отдергивает руку:

— Я замужем.

— Знаю, знаю! Я вовсе не хотел…

— Знаю, что ты не хотел. Я просто…

— Конечно.

— Угу.

— Извини.

— Не извиняйся, — отвечает Норра.

«Мне хорошо с тобой, и я хочу, чтобы ты снова взял меня за руку…»

Она скрипит зубами, изо всех сил гоня прочь эту мысль.

— Просто… расскажи, что не так с моим сыном.

— Все в порядке. Вообще, его даже включили в резервный состав для Дня освобождения…

— Но?

— Но он слишком мало тренировался.

— То есть на самом деле участвовать он не сможет, — хмурится Норра.

— Именно.

— Ему сейчас нелегко. Он так мечтал о возвращении отца, но реальность оказалась далека от того чуда, которого мы все ждали. — Она делает большой глоток чавы. — Я поговорю с ним. Насчет Дня освобождения.

— Уверена? Может, лучше я?

— Он и так на меня злится, вряд ли станет хуже.

— Спасибо.

Какое-то время они сидят молча, окутанные идущим из чашек паром.

— Что-нибудь слышно о Кашиике? — наконец спрашивает Норра.

— Тишина.

— Прошел уже месяц, Ведж.

— Знаю.

— Лея, наверное, уже на стенку лезет.

— Можешь не сомневаться. Поверь, так оно и есть.

* * *

Мон Мотма и ее советники руководят кипучей деятельностью перед зданием Сената на Элютерийской площади. Канцлер дирижирует народом, словно музыкальными инструментами, превращая обычный шум в ритм и гармонию. На это стоит посмотреть.

Если, конечно, ты не один из отвергнутых ею инструментов, каким чувствует себя Лея. Но даже если она не может внести свой вклад в эту мелодию… она ведь все равно может добавить в нее шума?

Она шагает прямо через площадь, зная, что ей не скрыться от взглядов собравшихся, как и от их шепота — слухов о ее ребенке от сбежавшего контрабандиста. Лею нисколько не волнуют эти пересуды. Ей просто нельзя обращать на них внимание.

Мон Мотма раздает приказы гвардейцам Сената, указывая каждому, где встать, и одновременно решает вопросы с иллюминацией, которая заполнит ночное небо после Дня освобождения грандиозной симфонией света и огня. Лея, наплевав на протокол, подходит прямо к Канцлеру. Внешние приличия остались в прошлом, которое Лея успела похоронить. К тому же — разве Мон не ее подруга?

— Лея? — говорит Мотма. В голосе ее смешались теплота и недовольство — Канцлер рада ее видеть, но раздосадована, что гостья ее отвлекает. — Я немного занята…

— Да, я тоже. Занята тревогами за своего мужа, его команду и целую планету вуки, которая медленно гибнет под гнетом до сих пор существующей Империи. Мон, прошу тебя…

С тех пор как «Сокол Тысячелетия» приземлился на Чандриле без ее мужа, Лея неустанно пытается найти выход из сложившегося кризиса. Норра со своими товарищами спасли пленников, но Хан остался там. «У него еще есть дела», — объяснила Норра.

При мысли об этом Лея судорожно стискивает зубы.

Она пыталась набрать необходимое число голосов, чтобы послать на Кашиик помощь и войска, но, естественно, в Сенате полно представителей, чьи планеты тоже нуждаются в помощи или даже в военном присутствии. Голосов набралось немало, но их все равно не хватило. И вряд ли их соотношение изменится до следующего цикла, когда будет уже слишком поздно.

Потом она пробовала напрямую выйти на адмирала Акбара. Тот согласился, что с Кашииком пора что-то делать, и они совместно продумали возможные варианты. Мон-каламари предложил послать на планету небольшую группу спецназа, чтобы найти и оказать поддержку команде Хана…

Мон Мотма заблокировала эту инициативу, и между ними с Леей тут же с грохотом выросла ледяная стена. Мон заявила, что было бы «непростительно» мутить воду после того, как Слоун выступила с предложением о мирных переговорах. В Галактике, по ее словам, на время воцарился мир — возможно, напряженный и неприятный, но при нем на фронтах наступило спокойствие. Это та самая передышка в войне, которая была всем так необходима. И любое более-менее официальное вторжение на Кашиик в данный момент могло нарушить хрупкое равновесие.

Канцлер ясно дала понять, что подобный вариант недопустим.

И Сенат ее поддержал.

— Лея, умоляю, дай мне пару часов…

— Мон, послушай меня. Я не собираюсь это обсуждать.

— Я прекрасно понимаю, что ты расстроена… — наклонившись к ней, шепчет Мон.

— Пойми, — шепотом прерывает ее Лея, — вам без меня не обойтись. Я остаюсь лицом Республики. Не вынуждай меня уйти.

— Ты в самом деле решишься на это? — ошеломленно смотрит на нее Мон. — Зная, какой вред это причинит Новой Республике?

— Да я выжгу всю Галактику, если посчитаю, что так нужно.

— Не сомневаюсь, — вздохнув, натянуто улыбается Мон и кивает всем собравшимся. — Небольшой перерыв. Скоро вернусь.

Канцлер берет Лею под локоть, и обе направляются к дальнему концу площади. Неподалеку в поисках крошек стремительно носится троица усатых мышекоршунов. Застигнутые врасплох зверьки убегают прочь, встопорщив пушистые перья.

— Внимательно тебя слушаю, — говорит Мон. — Жаль, что ты решила убедить меня подобным способом, но ничего не поделаешь.

— Мы же друзья, разве нет?

— Надеюсь, что да. Я все знаю насчет Кашиика, но, поверь, у меня связаны руки. Сейчас все по-другому. Во времена Альянса мы делали что могли, и порой это означало, что одиночкам приходилось мгновенно принимать решения за всех. Но Восстание закончилось, и мы больше не скрываемся, не действуем посредством ячеек или разбросанных по всей Галактике баз. Все взгляды обращены на нас, все держатся за руки. Мы едины, и единством этим обязаны правительственной машине, которая медлительна, недейственна…

— Действенна в чем? В безделье? В уступках?

— В поиске компромиссов.

— К чему столь холодная логика, когда гибнет целая планета? Каков наш компромисс на Кашиике? Мне кажется, что нет никакого компромисса. По крайней мере, такого, какой могли бы понять вуки…

Мон крепко сжимает ее руку.

— Кашиик — одна из тысяч планет, до которых мы пытаемся дотянуться, и будут тысячи новых. Прошу тебя, взгляни на вещи вне рамок своих отношений с Ханом. Пойми, что речь идет не просто об одном человеке.

— Да, ты права! Речь идет о миллионах вуки, многие из которых уже мертвы, потому что никто не пришел им на помощь. Чубакка — друг и защитник. Он — член семьи. И я перед ним в долгу не меньше Хана.