Бармен принес мой виски, и потому что я никак не мог стереть из памяти кусок жизни, который не желал помнить, я тут же залпом выпил полстакана.

Потом я повернулся взглянуть на Романа – точнее, на двух Романов.

– Ты никогда не напоминал мне о том разговоре.

Он покачал головой:

– Никогда. И не собираюсь, даже если ты, придурок, опять не последуешь моему совету и не разберешься в своих чувствах к Эмери. Неблагодарное это занятие, говорить людям в лицо, что они делают неправильный выбор.

– Иногда решение принимается под давлением обстоятельств.

Роман ухмыльнулся.

– Это просто отмазка, и ты прекрасно это знаешь. – Он замолчал. – Помнишь Нэнси Ирвин?

Мне потребовалась целая минута, чтобы покопаться в глубинах моего промаринованного алкоголем мозга.

– Та девчонка, с ветрянкой?

Он отсалютовал мне своим пивом:

– Она самая.

– А что с ней такого?

– Помнишь договор, который мы с тобой заключили, о том, что никогда не будем крутить шуры-муры с одной и той же девчонкой?

– Конечно.

– Так вот, после того, как ты переедешь в Атланту и оставишь Эмери с разбитым сердцем, потому что слишком тупой, чтобы сообразить, как выйти из положения, я буду с ней рядом и утешу ее – помимо всего прочего. И договор мне уже не помешает. А ты как думал? За глупость надо платить.

– Иди ты…

– А тебе-то что? Она для тебя всего лишь очередная телка, с которой ты развлекался. Не стоящая твоего беспокойства.

Словно по заказу на экране высветилось имя Эмери, показывая, что пришло от нее сообщение. Я схватил одной рукой телефон, второй стакан и вскочил из-за стойки.

Еле держась на ногах, я качнулся в сторону друга.

– Пошел ты.

С этими словами я рванул к выходу.

Дрю

Если бы я только мог вскрыть черепную коробку и вытащить оттуда эти маленькие барабаны, которые постоянно стучали у меня в голове, то у меня, может, и был бы шанс встать с этого дивана.

Просто чудо, черт побери, что я вообще успел на самолет. Этого бы не произошло, если бы не Роман, который вытащил мой полуживой труп, страдающий от дикого похмелья, из гостиничного номера в шесть утра.

Сейчас уже полдень. Я целый час дома и наконец набрался мужества, чтобы ответить на сообщение Эмери. Мужества? Блин! Опять я вру! Но что ж, не в первый раз и, конечно, не в последний.

Сразу же по экрану побежали крошечные точки.

Признать правду означало искать решение проблемы, а я еще не был к этому готов.

Как я могу быть такой скотиной, когда она изо всех сил старается поддерживать у меня позитивный настрой.

Именно в тот момент я почувствовал себя полным дерьмом. Одно дело пока не говорить ей о решении суда. В своем сознании я мог оправдать это тем, что не хотел расстраивать ее, но сидеть в своей квартире несколькими этажами выше и нагло врать ей, когда она, возможно, находилась внизу в офисе и принимала звонки моих клиентов… это означало быть законченным трусом.

То, что я прекрасно это осознавал, не делало меня меньшим негодяем.

Наконец я смог написать то, что не было ложью.

* * *

В холле висело зеркало, отражающее коридор, ведущий к кабинетам. Я остолбенел, когда заметил Эмери – невероятно, просто ослепительно красивую. И такую добрую и честную – настоящее воплощение всех возможных добродетелей. Мои ладони взмокли, а я стоял как придурок и глазел на нее. Дверь в ее кабинет была закрыта, и она писала что-то на своей белой доске – возможно, что-то жизнеутверждающее, что заставит меня почувствовать себя еще большей скотиной, когда я это прочитаю.

Последние двадцать четыре часа я мучился, пытаясь придумать, что сказать ей, когда спущусь в офис, как сделать так, чтобы по возможности меньше задеть ее чувства. Ведь вовсе не обязательно сообщать ей, что произошло в суде. Она твердо верила, что отношения между двумя людьми можно сохранить при любых обстоятельствах, если прилагать к этому усилия. Я ни капельки не сомневался, что она захочет, чтобы мы были вместе, даже если нас будут разделять девять сотен миль. Сначала будет казаться, что это работает. Но в конце концов все начнет распадаться. Так всегда происходит. Возможно, мы не сразу заметим, что отношения изменились к худшему, но потом жестокая действительность обрушится на нас с непреодолимой силой. Эмери только начала налаживать свою жизнь и работу в Нью-Йорке, и с моей стороны будет правильным решением не мешать ей.

Поэтому я не придумал ничего лучшего, как быстро покончить с этой проблемой. Не затягивать все это дерьмо, пытаясь поддерживать отношения на расстоянии, потому что не хотел, чтобы она теряла из-за меня время. Она и так потеряла три года жизни, вздыхая по этому хмырю Болдуину, и я уж точно не собирался морочить ей голову таким же образом. Быстрый и полный разрыв отношений – это как одним движением сорвать лейкопластырь. Чертовски больно, но когда к ране начинает поступать свежий воздух, то и заживет она быстрее, чем под повязкой из тщетных усилий.

Она надела колпачок на фломастер и сделала шаг назад, читая то, что только что написала. Губы ее растянулись в медленной улыбке, и головная боль, от которой я, казалось, наконец-то избавился, обрушилась на меня с новой силой.

Я сделал глубокий вдох и направился к себе.

Эмери вышла из своего кабинета, когда я пытался мимо него незаметно прошмыгнуть.

– Привет, соня. – Она обвила руки вокруг моей шеи. – Жаль, надо было бы еще поспать. Я бы поднялась и разбудила тебя. – Она поцеловала меня в губы и добавила шепотом: – Совсем-совсем голая.

– Эмери… – Я прокашлялся, потому что голос срывался. – Нам надо… – Мне так и не было суждено закончить фразу, потому что в этот момент наши оба телефона зазвонили, а из холла донесся голос курьера почтовой службы. Вместо того чтобы игнорировать его, я ухватился за возможность увильнуть от разговора, как самый малодушный трус, коим, собственно, и являлся.