В горнице было тепло, за окном трудилась капель, сад тонул в утренней мгле, сучья яблонь выглядели голыми и неприютными. «Ксения, — сказал он, — неужели я тебя потерял навсегда?»

Дом был из старых, обшарпанный, но добротный. Кода в подъезде не было, и на том спасибо. Киму не хотелось, чтобы загадочная роковая женщина Галка Ивановна жила в коммуналке, это было бы еще одним знаком неблагополучия отцовской жизни. Дверь в квартиру шестнадцать не изобиловала табличками жильцов, но вид имела непрезентабельный. По двери тоже можно судить о хозяевах. За новой металлической дверью скрывается если не богатство, то, уж во всяком случае, достаток. Жилая ячейка под шестнадцатым номером не оборудовала себя никакими приобретениями цивилизации — ни обивки, ни глазка, ни сигнализации.

Дверь открылась после первого же звонка. На пороге стояла особа неопределенного возраста в коротком розовом халате. Просвечивающий одуванчик волос при определенной натяжке можно было сравнить с нимбом. Поношенное кукольное личико выражало крайнее удивление.

— Здравствуйте, — торопливо сказал Ким, боясь, что она захлопнет дверь. — Вы Галина Ивановна? Очень приятно. Я сын вашего мужа Павла Ивановича Паулинова. Как бы ваш пасынок. Разрешите войти?

Личико Галины Ивановны никак не поменяло выражения, Ким даже поначалу решил, что она глуховата, поэтому стал повторять текст, несколько прибавив громкость.

— Ой, да что вы… — произнесла она наконец, растерянно отступила на шаг и тут же стала бороться с халатом, запахивая его то на подоле, то на груди. — Я вот тут убираюсь. Вы извините. Я в таком виде.

— Я решил прийти с утра, потому что боялся не застать вас дома.

Что-то во взгляде или внешности Кима показалось ей подозрительным. Она нахмурилась и, явно делая над собой усилие, спросила:

— А как докажите, что вы именно — сын?

— Что же мне — документы вам показать?

— Покажите.

Ким для вида порылся в карманах.

— Понимаете, я никогда не ношу с собой паспорта. Не из принципиальных соображений, нет. Я боюсь его потерять. Может быть, я просто расскажу вам про своих родителей? Я родился на Чистых прудах. Моя мать — Юлия Сергеевна…

— Ладно, проходите, — смилостивилась Галина Ивановна. — При чем здесь мать? Вы на отца похожи. Вы улыбнулись, и я вас узнала. Он тоже никогда не носил с собой паспорт. Я вот убираюсь. Подождите, пожалуйста.

Посередине комнаты на вытертом ковре стоял пылесос. Галина Ивановна слабо пнула его ногой, пытаясь откатить в угол, но тот заупрямился и стал похож на шипящего гуся. Она погрозила пылесосу пальцем и скрылась в соседней комнате. Большое, высокое окно было поделено пополам большим домашним растением в деревянной кадке. Хилая пальма напоминала цаплю со вздыбленными крыльями, которая все пыталась взлететь и выбраться на волю, но это ей не удавалось. Рядом с пальмой стоял аквариум, в котором две крупные, величиной с селедку, рыбины целовались взасос. Впрочем, может быть, все это было не более, как игрой света. Все они здесь были ровесниками — и пальма, и пылесос, и ковер, и хозяйка.

Над диваном между грузинской чеканкой и самодельным ковром, на котором обитала выполненная аппликацией русская красавица в парчовом сарафане, Ким увидел фотографию отца в рамке. Лицо вполоборота, не просто старое, но уставшее донельзя, изможденное и умное — хорошее лицо. Сколько же ему тут лет? Ким поймал себя на мысли, что видит на фотографии не отца, а автора странной рукописи, которую ему пришлось читать. Зачем отцу понадобился Иван Великий? Одно сходство у них есть. Оба родились в сороковом году. Правда, с разницей в пятьсот лет, зато месяц совпадает. Смешно… пока про царя Ивана он знает больше, чем про Павла Паулинова. И Иосиф Волоцкий родился в сороковом году.

Надо бы поспрашивать Никитона, что это значит с точки зрения астрологии.

Галина Ивановна вошла в комнату, словно та была сценой, а дверь — правой кулисой. Она явно предъявляла себя как героиня неведомого спектакля. Макияж ее состарил, тусклые, как нечищенное серебро, волосы были взбиты в традициях семидесятых, квадратная фигурка без талии с очень тонкими ногами вызывала сочувствие, зато бежевый, отделанный тесьмой костюмчик сидел безукоризненно. Вот, мол, как я выгляжу, когда приведу себя в порядок.

— Пигмента не хватает, — объяснила она Киму, поправляя прическу. — Мне подруга говорит — покрась, а по-моему, вполне приличный цвет.

— У вас красивые волосы, — подтвердил Ким, и добавил про себя: «Только их в три раза меньше нормы».

Теперь она играла в даму, несколько испуганную, но любопытствующую. Интересно ведь, зачем явился этот молодой верзила? Появление Кима было развлечением в бедной событиями жизни.

— Кофе, чай?

— Я ничего не хочу. Спасибо.

— Ну что вы? Как можно. Покурите пока.

Спустя несколько минут она опять вплыла в комнату с подносом: чай, свежие бутерброды с колбасой, печенье в украшенной салфеткой вазочке, словом, все очень прилично. Галина Ивановна с улыбкой смотрела, как он ел, потом спросила доброжелательно, хотя вопрос должен был таить в себе обиду:

— Вы, наверное, пришли, чтобы вещи отцовские забрать? Так у меня ничего нет. Как-то вот жили-жили и ничего не нажили.

— Да нет… какие вещи? — активно запротестовал Ким. — Я хотел познакомиться… про отца узнать. И еще спросить — он писал? Романы, повести… Прозу, одним словом.

Она согласно кивнула головой — было дело.

Галина Ивановна никак не тянула на образ мегеры, который нарисовала ему мать. Но, может, жизнь ее привела в порядок, пообтесала явные недостатки. Вероятно, когда отец к ней ушел, она была задорной, склочной красоткой и активно сражалась за свое приобретение. Но не похоже, чтобы мать выясняла с ней отношения и пыталась вернуть непутевого мужа. И уж если честно оценивать ситуацию, Галина Ивановна нравилась Киму. С ней было спокойно. Видимо, гены играли роль. Он давно про себя решил, что симпатия к собеседнику возникает в первую очередь от взаимодействия биологических полей, а уж потом ты пытаешься выяснить умный он или глупый, добрый или злой, ну и так далее.

— Вы понимаете, мне надо собрать рукописи отца. Они где-то разбросаны по разным местам. Я и к вам, если честно, за рукописью пришел.

— Он все с собой унес. Может быть, черновики остались. Что-то лежит в ящике на балконе. Я посмотрю. Только ведь это очень давно было. Уж десять лет пошло. Бумага-то небось истлела. Все истлело, одна фотография осталась, — Галина Ивановна указала на стену. — Это его последняя фотография. Здесь он уже некрасивый. А когда печень еще здоровая была, он красивый был.

— Отец сильно пил? — спросил Ким сочувственно.

— Ой, сильно! Вначале он запойным был. Два месяца мог не пить, а потом — облом. Ну а потом пил почти каждый день.

— Когда же он писал?