Когда недоразумение разъяснилось, Ираклий Иосифович сообразил сменить тон. Если до этого он скандалил и грубил, сохраняя при этом свойские, почти родственные отношения, то сейчас он стал и вовсе не приступен.

— Ну и что же вы от меня хотите, молодой человек?

— Я хочу узнать у вас, что вы знаете о моем отце.

— Здрасте, — рявкнул Ираклий. — Что я могу знать о вашем отце, если мы расстались пять лет назад?

— Мне ваш телефон дала Галина Ивановна Штырева, — уважительно объяснял Ким. — Понимаете, я совсем не знаю моего отца. А сейчас из-за некоторых обстоятельств, не стоит объяснять природу наших отношений. Не потому, что тайна, а просто это слишком долго… Так вот, она говорила, что вы знали местожительство отца в то время.

— В какое — в то? Когда он от Галки сбежал?

— Именно. Я знаю, что он жил на квартире у некого человека и хотел бы узнать у вас его адрес или телефон.

— Вона чего захотели! Я помню только, что это был крайне неприятный больной субъект. Между прочим, такой же пьяница, как и ваш батюшка. Мало того что алкаш, так еще сумасшедший.

— Почему? — вскричал Ким, ему очень неприятно было думать, что отец по доброй воле коротал жизнь с душевно больным. — В чем это выражалось?

— А у него была мания чистоты. Он себя отмыл до дыр. Лицо — цвета салата. Хорошенькое сочетание, — доверительно хмыкнул Ираклий, — изгой, помешанный на санитарии.

— Отец снимал у него угол?

— Ой, дорогуша, не знаю я! Кажется, этот субъект был его родственником. Но, может, я все путаю. Я был у них на квартире всего один раз.

— А где это? Вы не можете вспомнить?

— Где-то в районе Мясницкой. То ли в Кривоколенном, то ли в Златоустовском.

— Может, у вас адрес где-нибудь записан?

— Может, и записан, да его уже не найду. Я на узлах живу. Скоро в Америку уезжаю. Единственно, чем я могу вам помочь, это дать телефон Аркадия, потому что я помню его наизусть. Вы пишите? Записывайте, — он подиктовал цифры. — Аркадий — мой оператор, с которым я вдрызг разругался. И не без помощи вашего папеньки!

— Я, наверное, вмешиваюсь не в свои дела, но что вы толковали про украденный материал. При чем здесь мой отец?

— Вот именно — не ваши дела. И забудьте об этом. А если вспомните, что передайте Аркаше мой привет. И напомните про обещанный суд! И отцу вашему передайте, что я как имел права на его сценарий, так и имею. Да, ему не заплатили полностью, но нам всем не заплатили. Но аванс был, поэтому и права на сценарный материал сохранены.

Уже повесив трубку, Ираклий Иосифович с недоумением окинул взглядом телефонный аппарат. «Что это он так вдруг завелся, зачем разоткровенничался с этим мальчишкой». И не нужны ему никакие пленки. Год назад были нужны, когда он надеялся возобновить работу. Иван III со всеми его великими делами и в России никому не нужен, а уж во Флинте, штат Мичиган, где он собирался обосноваться рядом с тетушкой, это вещь сотой необходимости. И вдруг грустно стало Ираклию Иосифовичу в предчувствии своей абсолютной ненужности в богатой и нелюбопытной к чужой истории стране.

А Ким из разговора вынес твердое убеждение, что он найдет отца. Вот только сделай последнее усилие, а потом протяни руку — и ощутишь в ней тепло незнакомой ладони. Мысль эта волновала, пугала, голос неведомого наблюдателя шептал: «Дальше не лезь, не к добру, жил без отца, и дальше можешь жить», и сколько ни гнал он от себя этот противный, с прагматическим привкусом голос, сам-то он знал, что косматое чудище, живущее внутри него коммунальным квартирантом, на этот раз, пожалуй, право.

Аркадию Ким позвонил в тот же вечер. Приятный женский голос сообщил, что мужа нет дома, он в экспедиции и когда вернется — неизвестно.

— Позвоните через месяц, молодой человек.

А в среду, упредив о своем приезде телеграммой, на голову Кима свалилась сахалинская тетка Варвара. Со стороны матери у Кима имелось непросчитываемое количество родственников, расселенных по бывшему Советскому Союзу. Белорусский прадед, твердый середняк, правильно рассудил, что, покончив с кулаками, возьмутся и за него, поэтому быстро продал дом и лошаденку, коров отдал в колхоз безвозмездно, а сам, прихватив семью, подался в город к старшему сыну-студенту.

Детей было одиннадцать душ, из них восемь девок. Двух сыновей убили на войне, а прочие разъехались кто куда, девицы повыходили замуж и дали могучий приплод. В Москве осел только Кимов дед, профессор всевозможных строительных наук. Он рано умер от инфаркта, но Ким его помнил — высокого, бородатого, шумного. Большинство белорусских родственников обосновалось почему-то в Средней Азии. В Московской квартире всегда жила какая-то транзитная родня, пахло урюком и дынями. Дед говорил, что через его квартиру проходит великий шелковый путь.

Развал Союза внес в жизнь свои коррективы, шелковая дорога жизни была прервана. Из СНГ в столицу не наездишься. Здесь не только на покупки, на билет денег не соберешь. И только двоюродная тетка Варвара с завидным постоянством — раз в три года — совершала вояж в Европу. Она летала через Москву в Черкассы, где проживала ее престарелая мать.

Тетка Варвара была веселым человеком. Сама того не ведая, она следовала в жизни советам американского психолога Уильяма Джеймса, утверждавшего, что эмоции связаны с телом обратной биологической связью: вначале человек расслабляет мышцы лица в улыбке, и только потом понимает, что жизнь прекрасна. То есть вначале засмейся, а потом уж соображай, с чего ты ржешь, как лошадь.

Так, шаманя улыбкой, она и нашла свое счастье в лице капитана дальневосточного траулера, хотя сама по себе жизнь никакого такого счастья не сулила. Первый брак в Черкассах был неудачным. Оставив сына на маму и улыбаясь надменно, мол, не на такую напали, юная Варвара завербовалась на Тихий океан. «Ох, и трудно было, — рассказывала она, возбужденно блестя глазами, — и сайру консервировали, и крабов, в путину работали по шестнадцать часов в сутки. Потом повезло, устроилась буфетчицей на китобое». С этого рабочего места до счастья было уже рукой подать.

Теперешний Варварин муж Шурик, прозванный ею «капитаном Бладом», подкармливал родню по всему «шелковому пути» вплоть до Черкасс. Секрет богатства состоял в том, что горбатился капитан не на отечество, а на Японию, которая уже десять лет, как зафрахтовала вышеозначенный траулер.

Теперь тетка собиралась купить квартиру в Москве, чтобы «быть к маме поближе».

— А муж? — недоумевал Ким.

— Одобряет. Шурик по девять месяцев в море. Забежит на недельку, и опять к себе на корабль. Точно так же он сможет «залетать» в Москву.

— Но уж если вы хотите быть «к маме ближе», то не проще ли купить квартиру в Черкассах?

— Ты что? Я там со скуки сдохну!

Здесь тетка Варвара явно подвирала. Еще не придумано было то место на земле, где она могла бы заскучать. Энергия била в ней камчатским гейзером. Она нисколько не удивилась, что Юлия Сергеевна обретается в Лиссабоне. «И правильно, что дома сидеть? Надо же бабе проветриться», — сказала она таким тоном, словно столица Португалии размещалась рядом с Малаховкой. Выгружая на стол подарки и снедь, среди которой была удивительная какая-то выпивка — граненые с хрустальными пробками штофы в благородных этикетках, — она также не удивилась замечанию Кима: «мне пить нельзя», не стала канючить, мол, ну, капельку-то «со свиданьицем» всегда можно, и тут же убрала штофы с глаз долой. Очевидно, слова «мне пить нельзя» были ей хорошо знакомы, то есть имели двойное дно, с которым не поспоришь.