знать, если кто-то приблизится, но леса эти так густы и обширны, что мало кто заходит так далеко.

– Ясно, – сказала Канта (сливки вымазали ей верхнюю губу, которая была полнее нижней). – Я, добираясь до обители, проходила через лес, но ты, верно, знаешь в нем самые прекрасные уголки. У тебя найдется время мне их показать?

Тунува подняла глаза на солнце. Оно уже клонилось к горизонту, а впрочем, к путешествию у нее все было готово.

– Хорошо. – Она свистнула. – Нин!

Нинуру развалилась в тени апельсинового дерева. Заслышав зов, она навострила уши и неспешно подошла.

– От нее пахнет железом, – заявила она, пристально взглянув на Канту. – И ночью.

– Это Канта. Она хочет посмотреть Пущу. – Тунува почесала ихневмона между ушами. – Пробежимся?

– Да.

Тунува взобралась ей на спину, протянула руку Канте.

– Взаправду? – со смешком спросила та.

– Взаправду. Нин тебя не укусит.

Канта, опершись на ее руку, уселась позади. И снова Тунуве отчего-то стало не по себе. Она коленями повернула Нинуру к востоку, и ихневмон прыжками помчался вдоль реки, за горловину долины Крови.

Нинуру была в наилучшем расположении духа и не жалела сил. Тунува то и дело останавливала ее, чтобы показать Канте чудеса Лазийской пущи. Они заходили в залитые водой пещеры за водопадами, спугивали с ветвей облачка красных бабочек, плавали в прозрачных прудах.

– Что это за птица? – спросила Канта, когда Тунува снова забралась на ихневмона. – Никогда не слышала такой песни.

Тунува посмотрела наверх. На них скосила глаз изящная птичка.

– Медоуказчик, – тихо сказала она.

– Он как будто зовет нас за собой, – заметила очарованная Канта.

– Так и есть. – Тунува опустила голову. – Медоуказчики знают, где живут пчелы. Если зовет вот так, значит хочет показать.

Птица чирикнула.

– Мужчины выкуривают пчел и вскрывают улей. Они забирают мед, а птице достается воск и пчелиная молодь.

– А мы ему не поможем?

– Я не захватила топор.

Тунува, управляясь кончиком языка, передразнила птичью трель, и медоуказчик взлетел с ветки, чтобы поискать добычи в другом месте.

– Ну, Нин, давай еще покажем Канте реку, – предложила Тунува.

Нинуру свернула к месту, где Верхняя Минара с ревом врывалась в глубокую расщелину. Над ущельем Тунува спешилась и помогла сойти Канте.

Она едва ли не предпочитала этот вид всем прочим. Брызги висели туманом, за срывавшимся со скал водопадом до самого горизонта простирались лесные кроны. Она села с Кантой на камень, одним боком купавшийся в воде, а Нинуру подняла лапу и замерла, подстерегая рыбу.

– Скоро нам возвращаться, – сказала Тунува. – Я на рассвете уезжаю.

– В долину Яуда?

Тунува кивнула.

– Надеюсь, вы не найдете там ничего страшного. – Канта окинула взглядом леса. – Может, к вашему возвращению настоятельница уже определит мою судьбу.

– Да. – Задавив в себе гордость, Тунува добавила: – Спасибо, что ты была так добра ко мне после родов Сию.

– Не нужно благодарить.

Гремел водопад.

– Это случилось здесь. В лесу. – Тунува слышала свой голос, словно издалека. – Здесь погиб рожденный мной сын.

Может быть, потом она спросит себя, зачем открыла чужой женщине неприукрашенную правду. Пока она просто нашла в себе желание – желание, проклюнувшееся той ночью после родов, – и не усомнилась в нем.

– Тунува, мне так жаль. – Канта подтянула колено к груди. – Сколько ему было?

– В мире он прожил столько же, сколько во мне, – пробормотала Тунува. – Едва встал на ножки.

Балаг держал его за ручонку, направляя неуверенные шаги. Сын опять проковылял к ней, упал на руки, а она подхватила его и осыпала поцелуями так, что он зашелся смехом. Она любила его смех. До сих пор слышала его во сне.

– Никогда не думала, что так его полюблю. У нас в обители не принято слишком привязываться к своей плоти. Мы все принадлежим Матери. Но он, едва родившись, завладел моим сердцем.

Теперь ей казалось, что Канты нет рядом. Она словно рассказывала самой себе:

– Его родитель лучше всех умел отыскивать мед. Птицы садились ему на палец. За то я его и выбрала – за нежность. Мне хотелось видеть такую же нежность в нашем ребенке, даже если бы я выносила воительницу.

– Ты тогда еще не сошлась с Эсбар? – спросила Канта, не сводя с нее глаз.

– Нет, сошлась. Деторождение даровано Матерью, и нам обеим хотелось укрепить обитель. Сагул позволила мне выбирать из троих. Я выбрала Мерена. Мы крепко дружили.

Она как сейчас видела: он ждет ее в солнечной комнате. Он рассмешил ее, помогая успокоиться. Она, сколько себя помнила, желала женщин, но Мерен в ту ночь сделал все, чтобы ей было хорошо. Когда она сказала, что беременна, он улыбнулся до ушей, а в его темных глазах выступили слезы.

– А можно вам выбирать не из обители?

– Редко: если кто-то хочет ребенка, а подходящей пары не находится. Такие выходят в мир, тайком заводят связь и возвращаются беременными. Но у нас не считают, что это хорошо.

Тунува не сразу смогла продолжить рассказ. Стоило вспомнить Мерена – оказалось, что рана еще болит.

– Мерен тогда пошел за медом и взял с собой нашего сына, – заговорила Тунува. – Они долго не возвращались, и я пошла искать. Мерен бывал иногда рассеян.

Она вытягивала каждое слово из темной пустоты своего горя.

– Его тело лежало на поляне. Запах крови, меда… – Она вглядывалась в горизонт и хотела бы не видеть. – Нашего сына не было. Я как безумная кинулась за ним в лес, но спустилась ночь, а с ней – ужасная буря, такая, что Минара вышла из берегов. Я даже огонь зажечь не могла – его сразу задувало. Я впервые в жизни заплутала в Пуще.

Нинуру ткнулась в нее носом. Тунува снова была там – в залитой ливнем лощине, чувствуя под рукой мокрый мех, потому что вода хлестала обеих.

«Иди, оставь меня, Нин. – Она ждала смерти и желала ее. – Оставь меня».

«Я умру с тобой. Ты меня кормила».

– Меня нашла Нин. Спасла, – сказала Тунува, гладя ихневмона. – Эсбар, заметив, что нас нет, собрала всех. Пока они добрались до той поляны, свидетельства смыло, но это, верно, был дикий кот. Следов моего ребенка так и не нашли.

Она закрыла глаза:

– И все эти годы я только и думаю, какую боль он испытал перед смертью. Звал ли он меня? Как его сладкий смех перешел в вопли, а потом смолк…

У нее сорвался голос. Только ощутив вкус соли, она поняла, что лицо залито слезами.

– Наверняка он знал, как ты его любишь, – тихо сказала Канта. – Как его звали?

Тунува сглотнула. Это слово так давно не срывалось с губ.

– Только если хочешь, Тунува.

Прохладные пальцы Канты отыскали ее запястье. От них до плеча разошлись мурашки.

– Только если тебе так будет легче.

Запястье – странное место для прикосновений. Кожа там знает дорогу к сердцу.

– Звали? – прошептала Тунува; перед глазами стояло его личико. – Я назвала его…

– Тува? – окликнули ее.

Обернувшись, она увидела черного ихневмона. Эсбар, сидя верхом, сжимала меч.

Канта отняла руку.

– Эсбар, – сказала Тунува, – мы