– Ты прости мое невежество, Алану. Я по глупости считал, что за запасы отвечаешь ты. Или раньше нам мыло посылали боги?

– Очень жаль вас прерывать, – заговорила Тунува, и оба обернулись. – Этому младенцу скоро надо будет сменить пеленки.

– Алану с радостью займется, – коротко бросил Имсурин.

Мальчик, склонив перед Тунувой голову, со вздохом вышел.

– Ее покормили, Тува?

– Животик полный. – Тунува вручила ему малышку. – Сию назвала ее Лукири.

– Лукири… Отличное имя. – Имсурин ловко принял у нее свою внучку. – Денаг уверена, что Сию поправится умом и телом.

– Думаю, да. Может быть, она захочет кормить молоком долгорога.

– Я приготовлю, – обещал Имсурин. Лукири икнула. – Ты не в курсе, настоятельнице стало лучше?

– Насколько я знаю, без перемен. Эсбар будет тебе сообщать о ее состоянии.

Имсурин кивнул. Морщины у него на лбу стали глубже.

– Желаю вам доброй дороги, Тунува, – сказал он. – Да позаботится о вас Мать.

– И о тебе, Имин.

Она поднялась обратно. На кухне старшие мужчины готовили полуденную трапезу, отчего коридоры наполнились запахами молочного хлеба и тушеной баранины.

– Привет, Тува.

От этого голоса она замерла. В конце коридора стояла Канта.

Тунува готова была отвернуться. Канта с такой добротой утешала ее, плачущую, – не задавала вопросов, не осуждала. А она, открывшись перед чужой женщиной, чувствовала себя неловко, словно голая.

– Канта, все ли у тебя хорошо? – сдержанно спросила она. – Здесь помещаются мужчины и дети.

– Какая я бестолковая. Боюсь, заблудилась, – признала Канта. – Тут столько комнат.

– Никто не показал тебе обитель? – смягчилась Тунува.

– Никто.

– Так не годится. Тогда это сделаю я, – сказала Тунува. – Идем. Возьмем на двоих ломоть горячего хлеба.

Они заглянули чуть не в каждую комнату. Тунува провела Канту в Военный зал, в оружейную – оружие сотнями блестело на стенах, – в звонкое разноголосье трапезной, где мужчины усердно кормили детей. Они зашли в дом Огня, где занималась с младшими посвященными Хидат – учила зажигать магией свечи и масляные светильники.

– Прямо над нами солнечные комнаты, – рассказывала Тунува, проходя по коридору. – Они для старших сестер – сейчас это я, Эсбар и настоятельница. Беременные и кормящие тоже могут ими пользоваться.

– Как мило, – растроганно улыбнулась Канта. – И Сию сейчас в такой?

– Да.

– Ты, кажется, очень к ней привязана. – Дождавшись слабого кивка, Канта сказала: – Как я понимаю, ее родительница – Эсбар. Но и для тебя она, видно, в чем-то как дочь.

– Сестра. Все мы – дочери одной Матери.

– Разумеется.

Они вышли на следующий уровень: к журчащему фонтану и растущим в каменных урнах миниатюрным деревцам.

– Здесь живут посвященные, – объясняла Тунува. – Те, кто вырос из низшего ранга послушниц, показав себя перед настоятельницей. Когда та сочтет своевременным, посвященная впервые вкушает от дерева и принимает белый плащ. Мы называем это «воспламенением».

– В каком возрасте это случается?

– Обычно около шестнадцати.

– Ой! – рассмеялась Канта. – Если настоятельница позволит мне остаться, я буду среди них перестарком.

Тунува задумалась, сколько лет этой женщине.

– Посвященных, в которых загорелся священный пламень, посылают поддерживать и оберегать правителей Юга. Мы поклялись хранить царствующие семейства Лазии и Эрсира. Только им известно о нашем существовании.

– Но высший ваш долг – не допустить возвращения Безымянного? Где, по-вашему, он теперь?

– Это одна из величайших тайн. Мать прогнала его мечом по имени Аскалон, но куда – никто не знает. Многие подозревают, что он уполз обратно в гору Ужаса.

– А теперь она извергается. – Канта взглянула на Тунуву. – Ты думаешь, он вернулся?

Тунуве вспомнились темнокрылые стаи и принесенный ветром острый запах сидена.

– Давай покажу остальное, – сказала она.

В полутемных нижних комнатах стояла тишина. Мужчины большую часть дня держали детей под открытым небом.

– Всех малышей обучают читать и писать на селини, – объясняла Тунува, проходя через детскую. – С пяти лет их пути расходятся. Девочки становятся послушницами. Они приступают к обучению на воительниц и защитниц южных дворов и привязывают к себе щенков ихневмонов. Мальчики остаются с мужчинами, и те учат их шитью, стряпне, домашнему хозяйству – всему, что нужно в быту обители. Также они готовятся поддержать нас в сражении.

– Как оруженосцы при рыцарях, – кивнула Канта. – А возможно ли изменить предписанный путь?

– В определенных обстоятельствах. – Тунува подобрала деревянную куклу, вернула ее в сундук с игрушками. – Один из моих братьев был воспитан как воин, но со временем понял, что его место среди мужчин.

Балаг уже двадцатилетним часто не спал ночами, обучаясь всему, чему не выучился в детстве. Пробуждаясь от тревожного сна, Тунува видела любимого опекуна корпящим над книгами и свитками.

– А если кто-то, как Гедали, не мужчина и не женщина? – спросила Канта. – Есть ли средний путь?

– Проще будет выбрать одно или другое. На любом пути нужно многое узнать и усвоить, и трудно было бы разрываться надвое, хотя попытаться никто не запретит.

Они прошли по коридору к лестнице. Канта замедлила шаг:

– А дальше там что?

Тунува остановилась.

– Гробница, – скала она. – Там покоится Мать.

– Принцесса Клеолинда. Как она умерла?

– Это тоже великая тайна. Однажды ночью Мать, не сказав ни слова, внезапно покинула обитель. Через некоторое время сюда доставили ее тело. – Тунува помолчала. – Никогда не пытайся войти в гробницу. Это – святая святых обители. Туда допускаются только старшие сестры.

– Понимаю.

Канта, бросив напоследок взгляд на дверь гробницы, пошла за ней. Тунува отодвинула решетчатую заслонку.

– Ниже – архивы, где мы храним записи и древние изделия, – сказала она. – Еще ниже горячий ключ. Но большая часть работ выполняется снаружи.

Она провела Канту обратно в верхние коридоры и вывела на тысячу ступеней. При виде апельсинового дерева Канта схватилась за грудь, словно зажала в ладони сердце.

– Оно никогда не теряет великолепия?

– Никогда, – улыбнулась Тунува.

Спустившись в долину, они побрели по прохладным травам.

– Припасы, если возникает нужда, мы покупаем, – говорила Тунува. – Но предпочитаем ни от кого не зависеть. Мы, сестры, сами куем оружие, мужчины шьют одежду и добывают пищу. Они разбили поля в южной части обители: сеют рис, просо, творожный корень и тому подобное. Есть у нас и виноградники, и давильня.

Канта, задержавшись, сбросила с ног сандалии.

– Кое-какие овощи и земляные орехи растят здесь, в долине, но большей частью мы собираем лесные плоды.

– Такое изобилие! Я помню, как щедро рожала земля вблизи моего боярышника, какой была теплой и мягкой, – с любовью сказала Канта. – На одной Нурте жизни было больше, чем во всей Иниске.

– Нурта – это остров?

– Да. Он лежит к востоку от Иниса.

Тунува показала, где держат скот и домашнюю птицу; где растят щенков ихневмоны. В молочной Балаг налил им по чашке сливок, и они прихлебывали густой напиток, осматривая огород, ледник, земляной погреб, печи для обжига и кузницу.

– Как вам удается все это скрывать? – удивилась Канта. – Разве никто не пытался нанести Пущу на карты?

К ее любопытству примешивалась толика печали. Что ни говори, своего дерева она не уберегла.

– Наши предки посеяли слухи о населяющих этот лес чудовищах, – объяснила Тунува. – И еще мы окружили свое хозяйство сторожками, чтобы заранее