Я заглянул в пылающее сердце углей. И снова у меня закололо глаза.

Стивен глядел на меня с серьезным видом. – Ты готов? Я попытался изобразить хладнокровие:

– Конечно, без проблем.

Но я не был так хладнокровен, как сумел показать голосом. У меня пересохло во рту, сердце заколотилось быстрее.

Чего мне бояться?

Смерти.

Смерти здесь, посреди богом оставленной земли, которая была когда-то зеленой и радостной.

– А еще не поздно сказать, что я передумал, и вернуться обратно?

Стивен приложил ладонь к уху.

– Что ты сказал?

– Ничего, пошутил.

Он усмехнулся и шлепнул меня по спине.

Рокотал мотор четырехместного самолетика, струя воздуха, разгоняемая тысячей оборотов винта в минуту, гнала по траве зеленые волны. До восхода еще было минут сорок, и звезды горели на темном небе, хотя кровавая полоса на востоке говорила, что скоро начнется новый день. Но воздух был более чем холоден, и трава под ногами поскрипывала от инея.

Я снова вздрогнул. Уже десять дней прошло после гибели Кэролайн. Никто не знал, что мы были любовниками. Вам, может быть, странно, что я до сих пор хранил это в тайне. Как будто стыдился наших отношений. Но дело в том, что у меня не проходила травма от ее смерти. Я просто не понимал глубины, черт побери, своих чувств. Я убедил себя, что нас объединял только секс – и ничего больше. Но сейчас, глядя на струю от пропеллера, пригибающую траву и гонящую по полю осенние листья, я вдруг понял, как много значила для меня Кэролайн Лукас. Как будто у меня из души вырвали с мясом огромный кусок. Остались холод и одиночество. Это одиночество сковало меня льдом, суровым, как посмертное окоченение.

Как уже тысячу раз за каждый день из этих десяти, я представил себе Кэролайн, все так же прекрасную, не тронутую взрывом обжигающей воды. Она стояла на траве между мной и самолетом. Она улыбалась, доверчиво глядя карими глазами, и улыбалась широко, обрадованная встречей со мной. Ее тонкие пальцы касались мочки уха, губы шевельнулись, произнося "Через пять минут”, как часто это бывало. Потом она повернулась и пошла в сторону пустоши. А я пойду за ней через пять минут, найду ее, жадную к моим поцелуям, она будет говорить тем хрипловатым голосом, как у ночной радиоведущей, от которого у меня сердце колотится сильнее.

Мне захотелось оказаться у себя в палатке на Фаунтен-Мур свернуться клубком в спальнике в надежде, что во сне пройдет боль от потери.

Черт, это вычеркиваем. Мне захотелось проснуться у себя дома в Ферберне, и чтобы солнце пробивалось сквозь шторы, а радиобудильник бормотал какую-нибудь дрянную песенку. Чего бы я не отдал сейчас за паршивый обычный день! Поездка на автобусе в Гарфорт на работу в мой паршивый супермаркет. А потом, быть может, вечернее выступление с моим мертворожденным оркестром, “Сандер Баг”, в каком-нибудь паршивом городском баре. Даже все то, чем досаждала цивилизация – дурацкая музыка в телефоне, когда регистратор ставит тебя на ожидание, треугольнички сыра в фольге, которые никак не открыть, не вымазав пальцы, рождественская реклама в витринах, хотя еще только октябрь, дурацкие игры по телевизору – “Собачки, похожие на известных политиков”, – даже все это дерьмо теперь было заманчиво.

Особенно когда предстояло лететь две тысячи километров на чем-то, похожем на развалюху-автомобиль с приделанными крыльями.

Нас должно было быть трое: Говард Спаркмен (пилот), Дин Скилтон и я, некто Рик Кеннеди с полным брюхом мандража.

Это была шутка, что я передумал. Я знал, что должен лететь. Даже не так: мне НЕОБХОДИМО лететь. Это действительно дело жизни и смерти. Без этих запасов провизии нам зимой не выжить.

Стивен что-то говорил Кейт. Они вдвоем помогли нам принести припасы на пастбище – мы его называли “Аэропорт номер один”, – а это было в добрых двух часах ходу от Фаунтен-Мур.

Дин стоял от меня в нескольких шагах. У него на голове была зеленая бандана, по винтовке на каждом плече, свои любимые “беретты” он заткнул за пояс. Вполне готов к войне.

В предрассветном мраке виднелся силуэт Говарда в кабине, освещенный огнями приборов. Говард показал большой палец – все в порядке. Двигатель прогрелся, можно лететь.

Я поднял рюкзак и ленту с патронами. Стивен поймал меня за локоть.

– Все будет хорошо, – сказал он. – Только не рискуйте. – Опять старшего брата из себя строишь?

Он улыбнулся, но озабоченность скрыть не мог.

– Ага, строю, потому что я и есть старший брат. Я хочу, чтобы вы вернулись целыми и невредимыми.

Кейт поцеловала меня в щеку.

– Мы все хотим, чтобы вы вернулись целыми и невредимыми. Усек?

– Усек.

– Не рискуйте, – повторил Стивен. – Не выдумывайте ничего. Надо только нагрузить самолет провизией, и Говард отведет его обратно. Потом он снова прилетит и…

– Сделает это столько раз, сколько понадобится. – Я улыбнулся. – Знаю, знаю. И перестань говорить, как мама.

Он снова улыбнулся, на этот раз печально.

– Ага, я говорю, как мама, благослови ее Господь. – Он хлопнул меня по плечу. – Ладно, летите.

– О’кей. Дин, ты готов – Дин?

Дин стянул с головы повязку. У него на лице проступил пот, хотя было намного ниже нуля.

– Дин, что с тобой?

Кейт потрогала ему лоб:

– Ого, да он просто горит!

– Все будет нормально. В самолет я еще залезть могу.

Кейт глянула на меня, на Стивена.

– Он не может лететь в таком виде. У него жар. Дин сбросил с плеч винтовки, повернулся к нам спиной, и его сильно вырвало на траву.

– Черт, я же его предупреждал насчет тех крабовых консервов. У них срок годности кончился.

– Крабовых консервов? – переспросил меня Стивен.

– Ага, он их ел вчера вечером.

– Тогда это не опасно для жизни, – сказала Кейт и скривилась: Дина снова шумно вырвало. – Ему надо пару дней полежать и пить побольше.

– Черт! – Стивен ударил себя кулаком по ладони. – Черт, черт, черт!

– А кто там в резерве? – спросила Кейт.

– Пол Фрайз. Он сейчас в лагере.

– Да, но пешком туда два часа и обратно два часа.

– Можно посадить самолет на пустоши?

– Без шансов. Вереск густой и высокий, самолет скапотирует.

– Если ветер усилится, – сказала Кейт, – Говард не будет рисковать. Мы застрянем на земле на несколько дней.

Я пожал плечами:

– Ну и что? С запасами, которые мы сделали, вылет можно и отложить?

Кейт посмотрела на Стивена так пристально, что у меня мурашки побежали по коже.