В таком атлетическом художественном контексте у воздушного и нарочито возвышенного французского романтического балета не было ни единого шанса. Как мы видели, Мария Тальони и другие получили международное признание и добились невероятного успеха и звездного статуса во всей Европе, в Америке и России – но только не в Италии. Когда в 1841 году Тальони приехала в Милан с «Сильфидой», ее ожидал прохладный прием, и после третьего спектакля она уехала. Фанни Эльслер с ее земным и чувственным стилем могла рассчитывать на большее, но она была австрийкой; когда в 1848 году она появилась на сцене Ла Скала, ее освистали, и Фанни была вынуждена прервать контракт. Стоит ли этому удивляться? Неистовый идеализм Рисорджименто, вкус его лидеров к яркой театральности и почти осязаемое ощущение того, что в Италии разыгрывается захватывающая национальная драма, – все это не имело ничего общего с бестелесными парижскими сильфидами. Чтобы не отставать, итальянские балетмейстеры создали собственные версии «Сильфиды» и «Жизели» – более сладострастные, менее возвышенные и нашпигованные виртуозными танцами. Французский культ воздушной балерины не получил признания в Италии, а мужчины-танцовщики были избавлены от пережитых в Париже насмешек. Но в любом случае танцовщики обоих полов продвинулись еще дальше по пути яркой виртуозности.

В 1850 году Блазис покинул Ла Скала. Помимо преподавания, он должен был ставить балеты, и его промахи как хореографа в сочетании с потрясениями революционных событий 1848 года вынудили руководство театра расстаться с ним. На его место был выбран менее талантливый, но более предсказуемый бравурный танцовщик Август Юс. Результатом стало резкое прекращение программы Блазиса по формированию итальянского танца в классическом стиле: гимнастические методы Юса в преподавании, определенные одним из его учеников как «суровые и жесткие», отражали как атлетический подход к танцу самого Юса, так и господствовавшие вкусы. Блазис уехал за границу, где с переменным успехом открывал или реорганизовывал балетные школы при государственных театрах в Лиссабоне, Варшаве и Москве. Он продолжал защищать принципы классического балета от растущей волны увлечения жанрами мюзик-холла и сражался с неудержимым распространением виртуозности, для развития которой столько сделал помимо своей воли. В 1864 году он вернулся в Италию и занимался писательством до смерти в 1878 году24.

Влияние Блазиса, как и Вигано, было в Италии недолговечным. Он выучил несколько поколений танцовщиков, они, в свою очередь, обучали других, но без него (а порой и при его жизни) придерживаться гуманистических и классических принципов, которые он отстаивал, было нелегко. Оглядываясь назад, мы теперь видим, что оба – Вигано и Блазис (каждый по-своему) – пытались создать предпосылки для нового итальянского классицизма, утонченного и одновременно новаторского. Они проложили путь, по которому мог пойти итальянский балет, но быстро с него сошел.

Революция 1848 года и войны за воссоединение Италии погубили итальянский балет. Размах и продолжительность беспорядков нанесли тяжкий урон театральной жизни. В 1848 году восстания и мятежи поднимались по всей Италии: в Милане были бунты и пять дней жестоких уличных сражений с австрийцами, соседнее независимое Сардинское королевство со столицей в Пьемонте безуспешно попыталось захватить Ломбардию, в Венеции гражданская гвардия выступила против вооруженных сил Австрии, и на короткое время была восстановлена республика. Бурбоны сбежали из Неаполя, и сицилийцы провозгласили независимость. Из Рима был изгнан папа, и когда австрийцы, французы, испанцы и неаполитанцы объединились, чтобы восстановить его правление, предводитель революционеров Джузеппе Мадзини, для которого объединение Италии было религиозным делом с благословения Господа, возглавил героическое сопротивление. Однако в итоге эти войны и революции раскололись, уступив давней вражде и противоречиям местных амбиций, что позволило старой власти относительно легко восстановить свое могущество. Это стало изнурительным и отрезвляющим напоминанием о гонениях, которые ждали всех, кто надеялся увидеть Италию единой.

Когда в 1859–1870 годах страна была объединена, даже самые романтически настроенные патриоты с болью понимали, что ценой объединения стали гражданские войны и унижение нации. Пьемонт изгнал австрийцев в 1859 году, но лишь при поддержке французских военных. По секретному соглашению с французским императором Луи Наполеоном пьемонтцы получали помощь Франции в обмен на присоединение к Франции Савойи и Ниццы. Центральная и Южная Италия вошли в новое Итальянское королевство в следующем году после того, как харизматичный республиканец и искатель приключений Джузеппе Гарибальди высадился на Сицилии со своей тысячей «красных рубашек». Однако, к глубокому разочарованию патриотов – участников Рисорджименто, это движение не стало общенациональным. Гарибальди, планировавший совершить поход через весь полуостров и объединить Италию «снизу», был вынужден признать власть недавно расширившегося на север Сардинского королевства – этот шаг развязал ужасную пятилетнюю Гражданскую войну на юге. К концу 1860 года Италия была объединена под властью Пьемонта, с чем мятежный юг так и не сможет примириться.

В 1866 году разгорелась третья война за независимость: семинедельный австро-прусско-итальянский конфликт за гегемонию в Германии и контроль над Венецианской областью. Венеция и внутренние районы страны только выиграли от присутствия австрийцев в 1866 году, потому что сами австрийцы были под защитой Пруссии. Согласно последовавшему международному договору, Венеция стала пешкой в руках канцлера Бисмарка: чтобы избавить австрийцев от унижения потерять больше территорий, чем их бывшие итальянские вассалы (и смягчить обеспокоенность Франции военными успехами Пруссии), он передал Венецию Луи Наполеону, который (из собственных соображений) преподнес ее новому итальянскому государству. Четыре года спустя, когда Франция сама пала жертвой непобедимой, как казалось, прусской армии, французский гарнизон в Риме (расквартированный двадцатью годами ранее для защиты папы) был отозван. Итальянцы вошли в незащищенный город и должным образом присоединили его к Италии, оставив осажденному понтифику лишь Ватикан.

Таким образом, не итальянцы завоевали Италию, а Австрия и Франция (часть за частью) ее потеряли. Действительно, Италию вряд ли можно было назвать страной в традиционном понимании: большинство итальянцев говорили на местных (непонятных другим) диалектах, их разделяла давняя вражда между регионами, веками укоренившиеся интересы и разительное несоответствие в культуре и материальном положении. Дороги между городами и регионами были в отвратительном состоянии (на юге их практически не было) и не вдохновляли итальянцев на более близкое знакомство: лишь некоторые смельчаки отваживались выезжать за пределы родных селений. Система мер и весов, деньги, формы правления и законодательство значительно различались, а вновь образованное национальное правительство, столкнувшееся с пугающей задачей привести все эти различия хоть в какое-нибудь соответствие, было потрясающе нестабильно: за 35 лет, с 1861-го по 1896-й, сменилось 33 кабинета министров. Бывший король Пьемонта, а теперь Италии, Виктор Эммануил II был удручающе неподходящей фигурой для объединения страны вокруг королевской особы или символов государства: педант и вояка, он редко надевал гражданское платье и окружал себя грубой армейской элитой. Его преемник Умберто I, взошедший на трон в 1878 году, был и того хуже: его увлечение охотой на лис и официальным этикетом, за которым также следила суровая и показательно аристократичная королева, вряд ли делали правителя народным любимцем.