если на меня набросится ледяной зомби или голлем, но, если это сделает особенно сильный колосс у меня возникнут серьёзные проблемы — СМЕРТЕЛЬНЫЕ проблемы, если это сделает Знаменосец.

К тому же теперь, по достижению седьмого ранга, мне почему-то казалось, что тех крупиц тумана, которые я могу получить от убийства миньонов, будет уже недостаточно для дальнейшего прогресса. Нужно было повышать ставки. На данный момент лучшим источником туманности были НИСы.

Да и времени было в обрез, если так подумать. Мне следовало скорее вернуться в царство Парнас, чтобы приступить к исполнению своего «плана».

И так, взвесив все за и против, я медленно кивнул своей тяжёлой металлической головой, расправил крылья, поймал ветер, который гнал по голубому безграничью редкие облака, и устремился на юг.

Я немного перепугался, когда за спиной у меня раздался взрыв, и стал оглядываться, опасаясь, что увижу ледяного титана. Снизу, однако, тянулись сплошные горы... Впрочем, правильнее будет сказать, что они переливались с неистовой быстрой. И ветер яростно свистел о мои острые чешуйки.

Ах, так вот что это было такое... Я преодолел сверхзвуковой барьер. Что ж, хорошо. Чем скорее я смогу вернуться, тем больше у меня будет времени на работу.

Я наклонил голову, и, точно истребитель, ринулся в сторону горизонта.

Обратный путь занял сильно меньше времени. Всего через неделю снизу замаячили знакомые горы, которые отпечатались в моей прекрасной памяти ещё в те времени, несколько дней и в то же время столетий тому назад, когда я вёл через них давних предков Пирайи.

Теперь среди них мелькали виллы, в которых, по всей видимости, проживали аристократы, желавшие возвышенного во всех смыслах этого слова уединения от городской суеты; затем протянулся сам города, и я, приподняв голову, увидел на горизонте свою гору с прислонившейся к ней каменной пристройкой храма.

Время было утреннее. По горным тропинкам стекали последние туманы. Солнце ещё не успело приподняться над грядой, а потому, хотя небо уже было бирюзовым, низина расплывалась в мутном полумраке.

Я ожидал увидеть дебаркадер пустым и слегла удивился, когда заметил возле песчаного бассейна серый комочек, укутанный несколькими покрывалами. Осторожно наклонившись, — и только сейчас замечая, что мои чешуйки позвякивают от любого движения, — я присмотрелся к лицу Пирайи. Старое, сморщенное, невинное как у ребёнка, в смутном сероватом свете оно мне показалось каменным.

Стараясь не шуметь, я возвратился в свою прежнюю форму, чтобы не спугнуть женщину неожиданной переменой, а затем накрыл её крылом.

Время застыло.

Ветра не было. На платформе царила совершенная тишина. Водрузив свою чешуйчатую голову на камни, я смотрел в сторону гор. Две колонны образовывали как бы арочную рамку, из которой открывался прекрасный вид на угловатые каменные наросты.

Когда лучи солнца осветили их алебастровые шлема, а затем, разбитые на мириады осколков, озарили мир золотистой пеленой, я повернул голову. Глаза Пирайи были открыты. Сперва в них отражались пылающие горные вершины; затем — моя чешуйчатая морда. Несмотря на то, что тёмные зрачки её казались покрыты сероватой тиной, взгляд старушки казался чистым и живым, как у ребёнка.

Я отступил, стремительно разрастаясь и загораясь металлическими чешуйками. Пирайя поморгала, а затем, не говоря ни слова опустилась на колени и прижалась головой к земле.

— Встань, Пирайя, и следуй за мной... — сказал я глубоким и возвышенным голосом.

Она приподнялась, и вместе мы стали у края каменной платформы. Я подобрал наиболее солнечное место, чтобы мои чешуйки горели особенно ярко, и посмотрел на безграничный город.

Его улицы всё ещё были накрыты тенью, напоминавшей плотную тёмную шаль. Я подождал несколько минут, перебирая в голове свою речь и стараясь добиться от неё наиболее выразительного звучания, и, когда золотистый свет хлынул на тёмные улица, озаряя лица людей, которые тащили тележки, расставляли товары на лотках, запрягали повозки и прочищали горло, — тогда раздался громогласный рёв, и все они разом остолбенели.

Люди вздрогнули и стали оборачиваться в мою сторону. Старики прищурились и свалились на колени. Дети и взрослые вытаращили глаза. Рёв сотрясал мою собственную грудь, и мне казалось, что в ней блямкают сотни железных колокольчиков; я рычал до тех пор, пока весь город не засверкал от глаз, обращённых в мою сторону, как сверкает снег мириадами блеском. Я покосился на Пирайю, которая заткнула уши своими длинными скрюченными пальцами, и заговорил:

— Слушайте меня, моя паства! Слушайте и внимайте... Ибо пришёл великий день. Настал рассвет, и пришли перемены. Не будет более мрака! И не наступит ночь, ибо Великие Крылья отныне вовеки веков станут Крыльями Света — Золотыми Крыльями!

...Грядёт эпоха блага и процветания. Грядёт эпоха обильных урожаев и молочных рек. Настанет новый век, не железный, но золотой, когда царство Парнас станет поистине великим и процветающим, когда у каждого из вас будет свой конь, свой дом, своё хозяйство и свой меч, когда холод уйдёт, исчезнет вовеки веков, когда лето сменится весной, а весна — летом, когда каждый из вас доживёт до сотни, ваши дети — до сто двадцати, а их дети — до сто шестидесяти лет... — я посмотрел краем глаза на Пирайю, которая вся дрожала от звука моего голоса, как телефон, который поставили на беззвучный режим, и стал закругляться. — Возрадуйтесь, люди, ибо Золотые Крылья принесли вам эпоху блага и процветания...

Под конец в моих ушах стоял железный гул. Я набрал побольше воздуха в свои гигантски лёгкие и прищурился на город, где догорали последние ошмётки тёмной дымки.

52. план

Не успела эта мысль промелькнуть в моей голове, как я услышал