ходил по двору, вытащил охапку сена и понес ее пулеметным лошадям, принес дров, в момент поймал курицу и зарезал ее.

Общими силами принялись за хозяйство и скоро уселись за стол, притащив с пулеметной тачанки небольшой запас провизии, имевшийся всегда. На столе появились, помимо курицы, картошки, лука и других продуктов, предоставленных хозяином, хлеб, сало, сахар, чай на заварку, соль.

Разговорились.

— Жил небогато, но все было. Да вот, большевики. Давай им все, даже последнее, — говорил хозяин.

Много он рассказывал о красных и ничего не спросил о белых, будто ему, да и всем крестьянам всякая власть лучше большевистской. В общей трапезе принимали участие и дети хозяина, которые быстро освоились с незнакомыми людьми и безо всякого страха разговаривали с ними.

— Эх! А вот от красных они прятались, боялись их, — говорил унтер. — Уничтожить нужно большевиков.

Не забыли марковцы и больную жену унтера. Поропросили передать ей еду, отсыпали сахара, а затем один из них сбегал за сестрой милосердия, которая как-то позаботилась о ней. Немедленно после еды хозяину были предложены деньги за угощение, но тот решительно отказался от них.

— За что? Мы должны благодарить вас, что свободно вздохнули без красных. Вы же люди добрые, те…

Однако пулеметчики не хотели остаться в долгу. Они мобилизовали имевшиеся у них полотнище палатки, кусок кожи, рубахи, чай на заварку, кулек сахара и сала и еще что-то и предложили хозяину. От этих предметов он отказаться не мог.

Наутро марковцы уходили в дальнейший поход, сердечно расставшись с унтером. Последний на прощание сказал:

— Дай Бог вам удачи! Мы, крестьяне, с вами, а не с красными.

На охране железнодорожного моста у Айвен стояла марковская застава. Взаимоотношения с крестьянами были самые лучшие. Они радовались уходу красных и наступившему покою. Но вот на заставу пришли два-три крестьянина и сообщили, что в их дома вечерами заходят красные, требуют хлеба, мяса и насильно отбирают все, что им надо, и просили защиты. Было ясно, что в районе блуждают мелкие группы красноармейцев, отставшие от своих частей. Начальник заставы принял меры. По указаниям крестьян он произвел облавы и задержал несколько десятков человек. В благодарность крестьяне постановили снабжать заставу мясом (живыми баранами) и другими продуктами.

— Настрадались мы с большевиками да комбедами. Спасибо вам! — говорили они.

В Ливнах, уже через два-три дня после ухода большевиков, жизнь вошла в норму. На базаре крестьяне продавали свои продукты, а обрадованные горожане их покупали или, главным образом, выменивали на разные вещи. И те, и другие были довольны.

Любопытные к проявлениям народной жизни, марковцы тоже ходили на базар с целью узнать настроения населения и там слышали многое о жизни при большевиках. Горожане жаловались на недостаток продуктов, так как базары были запрещены, а крестьяне на то, что они ничего не могли продавать и из-за отсутствия денег что-либо покупать в городе. «В деревнях нас замучили продналогами, продразверстками, реквизициями и просто грабежами. А повезешь что-либо продавать, чтобы что-то купить, налетят милиционеры: „Что везешь? Спекулируешь“ и все отбирают, и перестали мы возить в город и остались без сахара, чая, соли, гвоздей; раздетые, босые. А то, что имели дома, приходилось прятать, чтобы не все ограбили. А теперь, слава Богу, свобода!»

Заметили марковцы и радостное настроение среди крестьян. Они встречались группами, разговаривали, смеялись и вместе на возах закусывали и попивали самогон. А в праздничные дни даже приезжали хорошо одетыми, чтобы пойти в церковь и праздновать со знакомыми.

— Как же нам не радоваться? При красных мы сидели дома, боясь куда-нибудь поехать; перестали знать, что с родней, родственниками, знакомыми, живущими в других деревнях. А теперь вот встречаемся. Хотя бы совсем сгинули эти большевики! — говорили они, а иные добавляли: — Не нужно нам советской власти. Была бы власть, которая дала бы нам свободу жить так, как раньше жили мы.

Было чему радоваться, но было и над чем глубоко задуматься. Наступала зима. Холодные дожди, чрезмерная сырость, а за ними придет и холод. Уже марковцы, совершив ли переход, или простояв часы на постах, или проведя день в горячем бою, быстро вбегали в отведенные им хаты, чтобы обсохнуть и согреться. Крестьяне это видели и понимали нужды бойцов.

В одной из хат хозяин и хозяйка готовы полностью обслужить, помочь своим постояльцам. Они видят, что те слабо одеты.

— Как же так? Ведь зима. А у вас ни рукавиц, ни теплой одежи?

— Ничего! Мы, марковцы, непромокаемы и непромерзаемы, — шутя отвечали им.

Хозяева пожимали плечами. На этом и закончился разговор о теплой одежде. Однако через несколько часов хозяин попросил старшего из них уделить ему время для разговора. Они уединились в другую комнату.

— Что бы вы ни говорили, — начал крестьянин (который, кстати, был старостой или старшиной, положение не признанное большевиками, но по-старому признаваемое крестьянами), — но у вас всех нет теплой одежды. Зимой пропадете. Большевики, так те насильно забирали у нас, что находили. А вы даже не просите.

Марковец сказал, что, конечно, теплые вещи им необходимы, но забирать насильно они не могут, а покупать денег нет.

— Не нужны нам деньги, — возразил крестьянин, — а вещи вам нужны, прикажите собрать, и они будут. Все охотно и с радостью дадут.

— Нет. Не можем мы отдать такой приказ.

Тогда староста объяснил, почему он, да и все остальные просят «отдать приказ»:

— Не дай бог, придут опять красные и узнают, что мы добровольно собрали белым вещи, не будет нам от них добра.

Но офицер не согласился и с этим доводом, оставив собеседника в полном недоумении. А через день, когда часть уходила, староста вынес два больших мешка и бросил их на подводу.

— Берите. Для вас это нужно. Не надо ничего. Спасибо вам. Это от наших сельчан. Только никому