него на дне короба выглядывал сложенный вдвое лист бумаги, который раньше не был виден. Этот был безо всякой клеточки. И бумага была плотнее, словно из блокнота для рисования. Все-таки написал записку? Ладно, она будет разбираться с проблемами по очереди. И она достала второй сверток. Должно быть, вещь, лежавшая в нем, была хрупкой, потому что здесь слоев бумаги было куда больше. Злата развернула последний и ощутила, как перехватило дыхание. У нее на коленях в бумажном гнезде лежал механический щенок, а из бока его торчал небольшой ключик.

Сделал. Яша все-таки сделал это. И вспомнил про данное ей обещание показать свое творение, когда закончит. Значит ли это, что он не злится? Или просто хотел так сказать, что все долги перед ней закрыты. Но разве могли у него быть перед ней долги?

Злата аккуратно взяла щенка в руки, положила на бок на ладонь и повернула ключик. Что-то щелкнуло внутри, и задвигались маленькие лапки. Она держала собачку на ладонях, пока не закончился завод. Посидела еще немного, наслаждаясь весом крохотного тельца в руках. Потом аккуратно завернула его обратно в бумагу.

В коробе остался только сложенный лист. Лист призывно белел бумажным боком и требовал внимания. Злата глубоко вдохнула и выдохнула, а потом быстро, не оставляя себе времени снова испугаться, взяла его и развернула. И снова застыла.

Вопреки ее ожиданиям это была не записка. Это был карандашный рисунок. И с рисунка на нее смотрела она сама. Сходство было поразительным. То есть, нет, конечно, и нечего себе льстить, она же столько раз видела себя в зеркале, и там она была совсем иной. А тут стояла вполоборота и улыбалась так мягко, и была такой красивой, и словно светилась… Неужели Яша увидел ее такой? И это под заклятьем? Да у него просто разыгралось воображение. Потому что… Потому что…

Потому что ей бы очень-очень хотелось такой быть. Но это вряд ли это когда-то случится.

И тем не менее было приятно, что в его глазах она выглядела так, и даже вроде стало немного легче. Злата легла на кровать, положила под щеку руку, поставила рисунок на складку покрывала. Девушка на бумаге улыбалась так, что можно было и впрямь поверить, что все будет хорошо.

Снова бросила взгляд на упаковку чая. На щенка.

Он что, совсем на нее не злится? Она ведь помнила, как бережно он вытаскивал щенка из короба, и как передал ей, едва дыша. А теперь просто подарил? Нет, щенка нужно вернуть. В него вложено столько труда, столько тщания, столько любви… Она не заслужила.

Но вернуть нужно обязательно лично. А сделать это сейчас… Нет, сейчас точно нет. Яша сказал, что это подарок. А значит, наверное, не случится ничего страшного, если щенок немного побудет у нее. Совсем чуть-чуть. Злата погладила его по рельефной спинке. Подумала, что, возможно, Яша дал ему имя. И тоже гладил его по спине. Аккуратно, как умел только он. Вспомнилось зачем-то, что в постели он всегда пытался быть с ней нежным, а она противилась: ей нужно было вожделение, а не нежность, потому что после нежности всегда становилось хуже, а не лучше, и ощущение жизни приносило беспокойство, а не сладость, пусть и не такое сильное, как сейчас, но все равно раздражающее.

Стоп. Что?

Злата встрепенулась и снова перевела взгляд на рисунок. Ей показалось, что изображенная улыбка на нем стала хитрее.

Живой. Она снова чувствовала себя живой. Это ощущение, которое она пропустила, пока пыталась вытянуть себя за волосы из пучин стыда и отчаяния. Злата провела рукой по покрывалу и словно впервые ощутила, что на ощупь оно мягкое. Приятное. И пахнет домом. Когда она в последний раз это чувствовала? Когда в очередной раз вернулась от Яши пару недель назад? Но теперь, чтобы чувствовать это, ей больше никто не нужен. Этот источник снова был внутри нее, и она могла черпать из него прямо сейчас.

Злата резко села на кровати. Потом встала, подошла к окну и распахнула шторы. На улице все еще было светло. Но солнечный свет уже начал приобретать медовый оттенок. Зелень кустов во дворе стала темнее. А на лес за их поселком пала розоватая тень. Злата подавилась неуверенным смешком. Потом расхохоталась в голос. На глаза вновьу набежали слезы, но уже от другого. Как красиво! Как давно она этого не замечала! Как она жила без этого?

А ведь двадцать минут назад она всерьез подумывала о том, чтобы покончить с собой. Как здорово, что ей хватило ума этого не сделать. Чем чернее ночь, тем ярче рассвет.

Дверная ручка дрогнула и опустилась, дверь приоткрылась, и в комнату скользнул Клайд. Подошел к ней. Злата упала на колени и обняла его как могла крепко. Как же хорошо…

К черту всех и все. Яша дал ей шанс. А значит, она попробует еще раз. Все заново. В этот раз она справится. Тем более за эти три года она кое-что поняла и кое-чему научилась. Она обратит этот урок себе на пользу.

— Клайд! — сквозь слезы воскликнула она. — Ты пахнешь самой настоящей псиной! Как же классно!

Клайд протявкал что-то невнятное и лизнул ее в лицо. Злата рассмеялась.

— Старый ворчун! Ты любил меня все это время!

Она смачно поцеловала пса в холодный влажный нос и вскочила на ноги. Хотелось куда-то бежать и что-то делать. Мама звала ее готовить ужин. Отлично! И она обнимет ее! И папу! И Демьяна! Нужно устроить внеурочный семейный ужин! Точно!

Нет, сначала умыться.

Да, вот оно — неплохое начало.

Папа всегда говорил, что главное — начать, а начав — продолжить. А папа плохого ей ни разу не посоветовал.

***

Василису Кощей нашел на кухне. Она готовила ужин, и ожесточение, с которым она шинковала морковку, выдавало таящееся в ней напряжение.

Лет десять назад Кощей сделал для себя открытие. Он обнаружил, что семья — это почти что живой организм, и если страдает кто-то один, то по цепочке плохо рано или поздно становится всем. Наверное, это должно было испугать его, ведь такая постановка вопроса свидетельствовала о том, что он стал зависим слишком от многих. Но ничего подобного не случилось. В конце концов то, что он ни на что эту зависимость не променяет, Кощей понял и принял гораздо раньше.

Когда-то давно Василиса сказала, что невозможно понять, что значит иметь ребенка, не испытав это на себе. Родительство оказалось куда прекраснее и